но боялась за маму. Как выдержит она такой привет из прошлого от некогда любимого мужчины?

– Не буду зачитывать начало. Вот, с этого места, пожалуй… «Наверное, дорогая сестра, я классический неудачник. Я много думал, сыграло ли дурную роль в моей судьбе то проклятие нашей матери, которое она выкрикнула вполне осознанно, а не случайно, как пытался себя убедить я. Она прокляла меня, считая виновным в гибели отца. И в том, что ты родилась с увечьем, по ее мнению, виноват тоже я. Не знаю, можно ли ненавидеть свое дитя, но мать меня ненавидит всей душой, я это чувствовал всегда.

Я много работал, сначала ходил на рыболовных судах, потом мыл золото в артели, желая только одного – вернусь домой, заберу от вас жену, и построим мы свой дом в горах. Ты помнишь, я всегда мечтал об этом? А помнишь, каким окрыленным я приехал? Мать не пустила меня на порог, заявив, чтобы я убирался к жене. Я так и сделал, вернулся к любимой Сашеньке, моему ангелу, и с ужасом узнал, какие страдания она вынесла из-за Тамары. Язык больше не поворачивается назвать эту женщину матерью, теперь ее ненавижу я.

Мы с Сашенькой были счастливы полгода, меня приняли ее родители, я отдал им все заработанное… но никак не мог понять, почему никто даже не упоминает о том золоте или деньгах за него, которые еще шесть лет назад ей должны были передать от меня. В посылке был крупный слиток с отверстием, много слитков поменьше и отдельно, в мешочке, золотой песок. Долго я был уверен, что все как-то само со временем прояснится. Но…

В тот день Сашенька обрадовала меня, что снова ждет ребенка. Я был на седьмом небе, но сразу же подумал, что те деньги, которые я привез в последний раз, скоро закончатся. А мне хотелось, чтобы ни Саша, ни наш малыш ни в чем не нуждались. Я вновь вспомнил о той посылке, что передавал через Никодима Стешина.

Осторожно расспросив Сашу, я понял, что она в полном неведении.

Я не знал, что думать – кто меня кинул? Никодим, с которым я передал золото, или сам Бедар? В них обоих я был уверен как в себе. Стешин клятвенно обещал довезти золото и письма Амоеву, в письме Бедару я просил его продать слитки и отдать деньги Саше. А в письме ей я обещал приехать, как только закончится контракт. Тогда еще артель покинуть я не мог…

Поняв, что кто-то из двоих оказался вором, я решил навестить обоих. На мою беду, Бедар был в это время за границей, но Стешина я нашел без труда.

Необъяснимо, но Никодиму удалось убедить меня, что золото у него украли в поезде. Кто-то из попутчиков напоил их с сыном, а утром Никодим обнаружил пропажу. Заявить в милицию он, понятно, не мог. Письма пришлось, как он посетовал, выкинуть – зачем они, если пропала посылка?

Стешин подтолкнул меня к мысли, что я могу вернуться в артель, с осени там вновь набирают людей. «Года три поработаешь, на всю оставшуюся жизнь хватит. Золото всегда в цене», – сказал он, а я вдруг подумал – а правда! Почему бы и нет? И чтобы не видеть слез Саши, решил уехать не прощаясь, раним утром, пока все еще спят.

Никодим вызвался меня проводить, до поезда оставалось несколько часов, и он пригласил меня в привокзальный ресторан. Мы много пили, вспоминали общих знакомых, я рассказал ему о тебе и о матери. Что он подсыпал мне в водку, не знаю, но я едва проснулся в поезде на боковой полке только через сутки. Проводница сказала, что мой друг буквально на себе занес меня в вагон. Ни денег, ни паспорта у меня не оказалось – то ли украли в вагоне, то ли вынул Стешин. Вот только тогда до меня дошло, что золото украл он, а теперь, словно груз, отправил меня в Сибирь.

Я не знаю, сестричка, что со мной будет дальше, совсем не хочется жить, но я попробую. Сейчас я на вокзале в Иркутске, сердобольная проводница дала денег добраться до Горного, а уж там мне помогут. Если, конечно, не предадут, как Никодим. Прощай…»

Если бы мама отдала мне письмо тогда, в восемьдесят шестом, я бы обязательно написала тебе, Саша. Хотя и чувствовала свою вину в том, что ты потеряла ребенка. Если бы я тогда тебя разбудила, то не упала бы…

– Манана, что теперь об этом говорить? – прервала ее мама.

– Хорошо, не буду. Просто поверь, я была в ужасе от поступка матери. Но я полностью от нее зависела!

– Больше от Петра вестей не было? Выходит, как уехал в Горный, так и пропал? А Тамара сына не искала?

– Я не знаю, Саша. Мы с ней о нем не говорили. Я пыталась начать разговор, но мама всегда меня обрывала одной и той же фразой: «У меня сына нет». Что я могла? Я была при ней пленницей…

– А вы, Бедар, тоже не интересовались судьбой друга?

– Я дурак был, каюсь. Был уверен, что он счастливо живет с женой, – с отчаянием в голосе воскликнул Амоев.

– Удобная позиция, – заметила я. Он наградил меня злым взглядом.

– Ты не знаешь, сколько горя мне выпало, Марья! Беда за бедой. В Грузии я всех потерял, всю семью! И дом…

– Ну да. Беда… у кого-то супчик жидкий, а у кого-то жемчуг мелкий, – не унималась я, стараясь больнее задеть человека, который вызывал у меня глубокую неприязнь.

– Невозможная женщина! И ничего не боится! – буркнул он, а я только улыбнулась.

Мне было все равно, что думает обо мне Амоев. Я равнодушно взирала и на чужую мне тетку Манану, но этим двоим удалось вызвать во мне жалость к родному отцу. Мысль о том, что я дочь неудачника, конечно, не радовала. Но откуда-то взялась боль за человека, покинутого всеми разом. Пропал, проклятый матерью – и никто не кинулся его искать. Ни моя мама, любимая им женщина, поступок которой я впервые в жизни понять не смогла. Ни сестра, которая полностью была под влиянием их матери Тамары, ни друг Бедар, у которого «беда за бедой». В судьбе отца активное участие принял только Никодим Стешин – обобрал, обманул и отправил с глаз вон.

«Обобрал… слиток с отверстием был в шкатулке… Господи, да это же наследство деда Никодима!» – осенило меня.

– Я знаю, где золото. Или часть его, – заявила я громко, хотя все