— Вот чего он не мог предвидеть, так это то, что пистолет Леонидова свяжут не с Ольгой Михайловной, а с его биологической матерью — Ириной Павловной, — заметил Пятаков.

— И все-таки если предположить, что Кирьянова убил Терентьев, а Леонидова убила тринадцать лет назад Шнайдер, то как пистолет попал к Александру? — задал вслух мучивший Гурова вопрос Андрей Лемешев.

— Есть у меня одна мысль по этому поводу, — неуверенно ответил Лев Иванович. — Но это всего лишь предположение, основанное на некоторых фактах.

— Ну-ка, поделитесь с нами, Лев Иванович, — заинтересовался Еловец.

— Пистолет мог подобрать и спрятать куда-то сам Александр. Когда Илья Ильич ушел, я спросил у Терентьева, знал ли он о пистолете и не видел ли он его после того, как обнаружил тело отца. Он ответил, что о пистолете знал с раннего детства. Но рядом с телом отца он пистолет не нашел, а потому проверил в ящике отцовского стола, где оружие всегда хранилось под замком. Ключ тогда якобы торчал в замке…

Лев Иванович задумчиво нахмурил брови и, немного помолчав, чтобы дать возможность остальным обработать информацию, продолжил:

— Мальчик, подросток тринадцати лет, каким-то образом определяет, что смертельная рана была нанесена отцу именно пистолетом и именно той марки, который хранился у них в доме. Откуда он мог это знать?

— Да, как-то странно выглядят его объяснения, — согласился Пятаков. — Тем более после утверждения, что пистолета рядом с телом он не увидел. В его возрасте и при тогдашнем положении разумнее было бы просто быстро вызвать полицию и медиков, а не бежать к ящику и проверять, есть ли там пистолет.

— Вот поэтому я и подумал, что пистолет все-таки лежал возле тела, а Александр по какой-то причине решил его спрятать и утаить от полиции.

— Быть может, он сам нечаянно убил отца, испугался и представил все так, как потом рассказал следователям — был в школе, вернулся, нашел отца уже убитым? — предположил Андрей Лемешев.

— Если бы это он каким-то образом убил отца и испугался, то не стал бы столько лет хранить у себя пистолет и вынашивать планы мести, — возразил ему Пятаков. — Он просто выкинул бы оружие куда-нибудь, в мусорный бак, например.

— А не мог он просто подумать тогда, что его отца убила Ольга Михайловна? — Гуров вопросительно посмотрел на оперативников и на Еловца. — Ведь она единственная, кроме него и Леонидова, знала, где ее бывший муж держит оружие. И второе — Александр был на нее в обиде за то, что она их бросила.

— Логично, — заметил Александр Александрович.

— Вполне вероятная версия. Тем более что Александр Леонидов, который теперь Терентьев, тогда еще не знал, что Ольга Михайловна его неродная мать, — согласился с предположением Гурова и Пятаков. — А когда узнал, то мог только укрепиться в своем намерении отомстить ей.

Андрей Лемешев же просто покивал, молча соглашаясь с доводами Льва Ивановича и Пятакова.

— Кстати, еще Терентьев думал, что роман, рукопись которого пропала, писал его отец, а не Ольга Михайловна. Думал, что она эту рукопись украла, а потом отдала своему второму мужу — Кирьянову, который и издал роман «Тревога» под своим именем, — добавил Гуров.

— Вот вам и две вполне резонные причины — и для убийства Кирьянова, и для того, чтобы подставить Ольгу Михайловну, — Еловец внимательно оглядел оперативников, потом быстро глянул на часы и заторопился. — Все, давайте, действуйте, а мне пора бежать на совещание. Мое начальство тоже не любит, когда опаздывают, — насмешливо посмотрел он на Пятакова.

Эпилог

Небольшой конференц-зал отеля «Фантазия» постепенно заполнялся людьми. Писатели приходили по двое-трое, а то и целыми компаниями, проходили мимо стоящего на входе в зал Льва Ивановича и, вежливо улыбаясь, здоровались или просто приветственно кивали. Гуров тоже кивал в ответ, но скорее чисто автоматически. Все лица для него сейчас слились в одно большое и незнакомое лицо, и он практически не различал, кто проходит мимо него — мужчина или женщина. Лев Иванович задумался. А вернее, погрузился в воспоминания. Он видел перед собой большие и грустные глаза Ольги Кирьяновой и слышал ее голос — тихий, извиняющийся.

Она подошла к ним вчера вечером, когда супруги Гуровы и Крячко ужинали в кафе, и сказала, кутаясь в красивую белую кружевную шаль, хотя на улице было совсем даже не прохладно:

— Я пришла с вами попрощаться и поблагодарить. Завтра рано утром я улетаю. Женю разрешили забрать, и я уже отправила его тело в аэропорт. Завтра мы улетим вместе.

— Оля, посидите с нами, — предложила ей Мария, но Ольга покачала головой.

— Нет, спасибо. Я себя неважно чувствую. Пойду в номер. Мне… Я очень вам всем благодарна — за все, что вы для меня и для Жени сделали. Все так… Грустно все это, что так получилось.

Она развернулась и, опустив голову, ушла, провожаемая взглядами всех, кто в этот момент находился в кафе.

— Да, грустно это все, — горестно вздохнула Наталья.

Гуров с ней согласился, но промолчал, как и все остальные. Нечего тут было комментировать.

Теперь же он стоял у входа в конференц-зал и задумчиво смотрел в пустоту. Неподалеку стояли Станислав с Марией и Натальей и что-то вполголоса обсуждали с Реус. Ирина Яковлевна о чем-то говорила напевным голосом, время от времени энергично взмахивая рукой, а остальные или кивали, или вставляли короткие реплики. О чем был разговор, Гуров не знал, да ему это было и неинтересно знать. Вся эта суета вокруг напрягала его, не позволяла расслабиться. Лев Иванович не любил такие вот официальные и полуофициальные мероприятия. Особенно если они каким-то образом касались его самого.

Ему приходилось и раньше пару раз участвовать в пресс-конференциях после громких и резонансных расследований и отвечать на вопросы. Но делал он это только под давлением начальства. Теперь же предстоящее мероприятие напоминало ему добровольную сдачу под арест.

— Лев Иванович, — словно издалека донесся до Гурова голос Ирины Яковлевны, — заходите, будем начинать.

«Никто тебя тогда за язык не дергал, — с досадой подумал Лев Иванович. — Сам вызвался отвечать на вопросы писателей после окончания следствия. Вот и терпи теперь».

Он тяжело вздохнул и обреченно направился в зал.

На небольшом подиуме стоял столик и пара стульев, на которые и сели Гуров с Крячко. Реус, взявшая на себя роль ведущей, громко и требовательно попросила тишины, и в зале словно по команде замолкли все голоса.

— Телефоны прошу отключить, — категоричным тоном потребовала Ирина Яковлевна. — Правила вы все знаете. Хотите задать вопрос — поднимаете руку. Я называю фамилию, и только после этого встаете и спрашиваете. Выкрики с места засчитываться не будут. А кто будет слишком часто кричать, выйдет из зала.