Шрифт:
Закладка:
Нет. Держу пари, Натаниэль хотел, чтобы это было видно, если я надену что — нибудь даже со скромным V — образным вырезом.
Грима останавливается всего в дюйме от моей кожи.
— Ты девушка с той улицы, с этими глупыми сопляками. — Его лицо искажается, а затем он шипит от боли. Думаю, он забыл о своем сломанном носе. Жаль, что он не забыл мое лицо.
— Я позабочусь, чтобы это было красиво и глубоко.
Шипение клейма, соприкасающегося с моей кожей, достигает моих ушей прежде, чем ощущается боль. Это мучительная вспышка, огонь настолько обжигающий, что сбивает с толку мои чувства. Холодно и жарко одновременно, а потом это просто агония. Но хуже всего запах. Это удушающий смрад горелой плоти и обожженной кожи, принадлежащий мне. Я давлюсь, отчего моя грудь вздымается, что только усиливает боль.
Мой новый нелюбимый человек убирает клеймо, унося с собой слой кожи. Я прикусываю губу, мои пальцы впиваются в обивку стола с такой силой, что проделывают дыры в искусственной коже. Боги, это отвратительное чувство.
Грима улыбается мне сверху вниз, в его глазах мерцает счастливая злоба. — Теперь ты никогда не забудешь, кому принадлежишь.
Я сосредотачиваюсь на дыхании, вместо того чтобы вырывать его глазные яблоки из орбит и топтать маленькие бусинки, пока они не захлюпают у меня под ботинком. Как будто он чувствует направление моих мыслей, его улыбка исчезает. Он быстро моргает и делает шаг назад. Я медленно улыбаюсь ему, но с тем количеством зубов, которые я показываю, это, вероятно, больше похоже на угрозу. Так и должно быть.
С поспешностью, которой у него раньше не было, Грима собирает свое снаряжение и выбегает из комнаты, как маленькая крыса. Как только он уходит, четверо гигантов развязывают меня. Громила Номер Три бросает в мою сторону пакет, и я едва успеваю поймать его, прежде чем он попадает на мою истерзанную плоть. Громила покидает комнату, хлопнув дверью, за которой быстро следует щелчок замка, удерживающий меня и Ларк в ловушке внутри.
Я лежу на спине. Контролировать свою Фурию почти так же сложно, как ждать, пока утихнет боль. Я делаю долгий, контролируемый вдох, когда на самом деле мне хочется кричать и бушевать. Ларк встает со своей койки и оказывается рядом со мной, прежде чем я заканчиваю выдыхать.
— Я даже не собираюсь спрашивать, все ли с тобой в порядке, потому что, ну… — Она пожимает одним плечом.
Ларк понимает. У нее есть собственное клеймо от Натаниэля, который решил, что может заявить права собственности на нас. Больной ублюдок.
Ларк осторожно снимает сумку с моего живота и кладет ее на стол рядом с моим бедром. Она расстегивает молнию и перебирает содержимое. Покопавшись несколько секунд, она достает несколько бинтов, мазь и упаковку чистящих салфеток.
— Мне очень жаль. Это будет неприятно, но я хочу, чтобы рану промыли и перевязали. — Ларк съеживается, открывая упаковку.
— Я в порядке. Ты не обязана этого делать. — Я протягиваю руку, чтобы забрать у нее вещи, но она отмахивается от моей руки.
— Просто позволь мне. — Взгляд Ларк перемещается с клейма на мое лицо. — Ты когда — нибудь позволяешь кому — нибудь помогать тебе?
Она такая чертовски милая и добродушная. Даже когда она задает назойливый вопрос, трудно злиться, потому что у нее такие добрые намерения.
Я опускаю руки по швам и позволяю ей промыть ожог. — Какое — то время я выступала сольно. Трудно позволить кому — то другому подняться с тобой на сцену.
Ларк улыбается, издавая тихий смешок. Я уже чувствую, как моя кожа заживает, и борюсь за то, чтобы избавиться от этого отвратительного следа. Хотя, учитывая дыру в моем боку и пулевое ранение от отравленной Гидрой пули, это займет больше времени, чем обычно.
— Даже у Отиса Кармайна есть бэк — вокалисты. — Ларк улыбается, нанося мазь на ожог и накладывая повязку.
Я едва успеваю выпрямиться, как дверь снова открывается. Отлично, и что теперь?
Вероятно, мне следовало ожидать увидеть Шафран, но я не увидела. Ларк и Шафран были отстранены от участия в играх после испытания Гидрой.
— Я забыла упомянуть, кто еще здесь, — тихо говорит Ларк, закатывая глаза.
Эти двое выглядят так, словно в доме Натаниэля к ним относились совсем по — другому. Одежда Ларк поношенная и тускло — белая, в то время как на Шафран ночная рубашка цвета бужи. Такая, с манжетами и каймой из перьев. Ее макияж как всегда густой. Ее бутылочно — красные волосы выглядят свежевыкрашенными и уложены на затылке в сложную прическу.
Еще большее потрясение, чем Шафран, вызвал вид Эстеллы, вошедшей в комнату следом за ней.
— Что ты здесь делаешь? — Мы с Шафран спрашиваем одновременно. Только ее вопрос адресован мне, а мой вопрос адресован Эстелле.
Эстелла ахает, а затем прикрывает рот кулаками. — Рен, что случилось?
— Нет, серьезно, что она здесь делает? — Шафран смотрит на Ларк так, словно она волшебным образом создала меня из воздуха и во всем виновата Ларк.
— Я пришла починить протекающую трубу. Какого черта, по — твоему, я здесь делаю?
Шафран закатывает глаза, а затем топает в угол комнаты в туфлях, при виде которых стриптизерша подняла бы бровь. Она плюхается на койку и прикрывает глаза рукой, отгораживаясь от нас настолько эффективно, насколько это возможно в общей комнате.
Эстелла медленно подходит к столу, на котором я сижу. Ее взгляд опускается на две повязки у меня на груди, прежде чем заметить окровавленную майку.
— Это из испытания?
Я опускаю подбородок и рассматриваю свою одежду, представляя, как она на нее смотрит. Я показываю на то место, где пуля вошла в правую сторону моей груди. — Кровь и этот бинт, да. А это… — Я указываю на другой бинт. — Это долгожданный подарок от Натаниэля.
Эстелла выглядит больной. На ней все еще одежда тусклых цветов, и я начинаю задаваться вопросом, не ошибалась ли я на ее счет. Возможно, яркая одежда была аномалией, и она обычно предпочитает более землистые тона. Хотя, ее розовые волосы наводят меня на мысль, что это не так.
— Почему ты здесь? — Теперь, когда удивление прошло, странно видеть ее за пределами тренировочного комплекса.
— Меня привели сюда, чтобы подготовить тебя к сегодняшнему ужину. — Голос Эстеллы звучит неуверенно. Она теребит одну из своих косичек, прежде чем перекинуть ее через плечо и скрестить руки на груди.
— Но я вышла из
