Он набрал в половник супу и глотал, чавкая, прямо из него. Все молча глядели на немца. Рот Камиллы был открыт, как будто она вот-вот испустит вопль.

— Это в западной части города, — пояснил Мышонок. — Для чокнутых и самострелов. Когда они меня взяли, я сказал им, что я — слабоумный. Думаете, они меня послушали? — Он глотнул еще супу, проливая его на рубашку. — Нет, они меня не послушали. Они сказали, что я буду работать на кухне, вдали от боевых действий. А про воздушные налеты они что-нибудь мне сказали? Никак нет. — Он хлебнул супу и побулькал им во рту. — А вы знаете, что Гитлер подрисовывает себе усы? — спросил он. — У этого кастрата усы не растут, а на ноги он надевает дамское белье. Спросите кого угодно.

— Боже, спаси нас! Нацист, да еще и псих к тому же! — простонала Камилла.

Ее лицо приобретало цвет ее волос. Она качнулась и упала бы, если бы Габи не пришла ей на помощь.

— Сюда бы еще чесночку, — заявил Мышонок. — Было бы объедение.

— Ну, и что мы теперь будем делать? — спросила. Габи. — Придется от него избавиться. — Она бросила взгляд на пистолет.

Это был один из немногих случаев в жизни Майкла, когда он ощущал себя последним идиотом. Он понимал, что ухватился за соломинку, а соломинка оказалась сломанной… Мышонок спокойно хлебал из половника и оглядывал кухню как привычное место. «Немецкий беглец, да еще контуженный при воздушных налетах, — ничего себе опора в моей миссии, — думал Майкл. — Но у меня нет ничего лучшего. Проклятье! И чего я его тогда не отпустил? Черт знает что может случиться, если…»

— Насколько я помню, вы говорили что-то о финансовом обеспечении, — сказал Мышонок, снова запуская половник в котел. — В чем оно может выразиться?

— В двух медяках на глаза, когда твой труп поплывет по Сене! — закричала Камилла, но Габи ее утихомирила.

«Можно ли использовать этого типа? — размышлял Майкл. — А может быть, именно псих и сможет здесь сработать? У нас только один шанс, и, если Мышонок провалится, он погубит всех».

— Я работаю на британскую разведку, — тихо сказал он. Мышонок бродил по кухне. Камилла опять чуть не упала в обморок. — Гестапо следит за нашим агентом. Ему необходимо передать послание.

— Гестапо, — повторил Мышонок. — Набор мерзавцев. Ты знаешь, они везде.

— Да, я это знаю. Поэтому мне и нужна твоя помощь.

Мышонок посмотрел на него:

— Я — немец.

— Это я тоже знаю. Но ты не нацист, и тебе не хочется снова попасть в психушку.

— Это точно. Да и харч там отвратный.

— Мне кажется, что как вору тебе здесь ничего не светит, — продолжал Майкл. — То, что ты должен сделать для меня, займет не более двух секунд, если ты мастер своего дела. Если нет, гестапо возьмет тебя прямо на улице. Тогда мне придется тебя убить.

Мышонок смотрел на Майкла; на фоне грязного лица его глаза вдруг стали ярко-голубыми.

— Я дам тебе записку, — сказал Майкл. — Ее нужно засунуть в карман пальто человека, которого я тебе опишу и покажу на улице. Сделай это быстро и незаметно, будто ты случайно наткнулся на него на улице. Две секунды — не больше. За агентом непрерывно следят гестаповцы. При малейшем подозрении тебя схватят. Моя напарница, — он кивнул на Габи, — и я будем следить за тобой. Если что-то получится не так, мы тебе поможем. Но для нас самое главное — наш агент. То есть в крайнем случае я пристрелю тебя вместе с гестаповцами. Это ты должен знать.

— Я понимаю, — сказал Мышонок и потянулся за яблоком в глиняной миске. Он проверил, не червивое ли оно, и впился в него зубами. — Ты из Англии? — спросил он, продолжая жевать. — Поздравляю. Ты говоришь как немец. — Он еще раз оглядел аккуратную кухоньку. — Вот не думал, что подполье такое. Мне казалось, что партизаны прячутся по сточным трубам.

— Для таких, как ты, у нас хватит сточных труб, — отрезала Камилла, все еще полная яда.

— Для таких, как я, — повторил Мышонок. — Да, мы живем в сточных трубах с тысяча девятьсот тридцать восьмого года, мадам. Нас приучили есть дерьмо настолько, что нам это даже нравится. Я в армии два года, четыре месяца и одиннадцать дней. Великий патриотический долг… шанс расширить рейх… создать новый мир для истинных немцев — чистых сердцем, разумом и кровью… да, вы все это слыхали. — Он скривил лицо — ему попали в больное место. — Не все немцы — нацисты, — тихо сказал он. — Но у нацистов луженые глотки и большие дубинки, и они выбили разум из моей страны. Так что, мадам, я очень хорошо знаю сточные трубы. — Глаза его словно опалил внутренний огонь; он швырнул огрызок яблока в корзину для мусора и снова уставился на Майкла. — И все же я немец. Может быть, я и чокнутый, но я люблю свою страну. Возможно, не ту, какая она сегодня, а память о ней. Так чего же ради я буду помогать вам?

— Я прошу тебя помочь спасти моих соотечественников. Может быть, тысячи из них погибнут, если я не налажу связь с этим человеком.

— Ясно, — кивнул Мышонок. — Это, конечно, связано с высадкой союзников.

— Боже, накажи нас, — простонала Камилла. — Мы пропали.

— Каждый солдат знает, что высадка неминуема, — сказал Мышонок. — Это не секрет. Только пока никому не известно, когда она состоится и где. Но то, что она будет, знают даже ротные повара. Ясно одно: никакой «Атлантический вал» не остановит янки и британцев, когда они вторгнутся. Они дойдут до самого Берлина. Дай только бог, чтобы они дошли туда раньше проклятых русских.