подобное. Но поскольку я решил рискнуть и получить хоть какой-то толк от доктора О., то был вынужден соглашаться с его спасением, пусть оно и было притворством, маскирующим неизбежный вред, ожидающий всех нас. Как признался мне мой лечащий врач в редкий момент откровенности: «Все плохо кончают. В лучшем случае есть один шанс из миллиона, что вы не увидите, как оно грядет. Но я обязан знать. Такова моя работа». После чего выставил мне внушительный счет за проделанную срочную операцию. Подобные эпизоды были сквозной темой моей жизни с самых ранних лет. Вы можете считать мою психологическую нестабильность следствием как данного факта, так и сновидческих мероприятий, столь подозрительно влившихся в мою банальную жизнь, что иногда я не мог отличить одно от другого, и гипотетически это можно было бы объяснить отсутствием различия между ними.

Вдобавок ко всем вышеупомянутым мытарствам моего присутствия в мире терапевт-гуру позволял вольности, вызывавшие во мне негодование. Одна из этих вольностей, от которых я был вынужден страдать, дала мне намек на истинную сущность доктора О., бывшего, судя по всему, обыкновенным аферистом, и заключалась она в следующем: он постоянно перемещался по городу в поисках льготной арендной платы и сниженного налога на недвижимость, присущих местам, нежелательным для проживания по причине преступности и иных видов городского упадка. Доктор О. однажды объяснил мне эту стратегию, когда я пожаловался на то, что вынужден прийти к нему на прием в складской амбар возле городских доков, привлекавших пристальное внимание различных темных личностей.

– Безразличие к окружению, – важно продекламировал доктор О., – есть основа всякого психологического и духовного возвышения. Сам Просветленный переехал из дворца к полной неизвестностей и трудностей жизни на открытом пути, а не наоборот.

В чем же была подлинная причина постоянно ухудшавшегося профессионального положения доктора О., сказать я не мог. Как еще он мог объяснить свои сомнительные перемещения – тем, что скрывался от кредиторов из-за своих грязных делишек? Если бы я сказал об этом ему вслух, то он бы только вывернул подобное обличение в соответствии с его публичным имиджем возвышенного существа, достойного умеренных цен, которые он взимал. Естественно, отговорка такого рода только усилила бы мое презрение к «спасшимся» и их самодовольному чувству вселенской правильности, одновременно высвечивая мою неспособность опровергнуть их утверждения. Мое неумение оспорить их счастливое представление о самих себе и обо всем остальном только подтверждало точку зрения терапевта. Кем бы ни был доктор О., он оставался существом, способным процветать в наихудшей обстановке, – по крайне мере, пока не настанет его день, – и этот дар только подтверждал его компетенцию направлять жизни таких ущербных людей, как я.

Из-за отсутствия работы, являвшегося как поводом, так и результатом обращения к услугам доктора О., я упустил из виду тот факт, что его оперативный штаб располагался в так называемом «районе боевых действий». Я уже прощался с жизнью, когда увидел его рекламу в справочнике, валявшемся в кабинке дешевой закусочной, где я обедал в то время (как в общем и всегда впоследствии, признаться честно). Для эмоционального калеки слова «умеренные цены» оказались достойной причиной откликнуться на объявление, при этом не обратив внимание на безопасность, учитывая местоположение его офиса. На время доктор О. даже пустил меня к себе пожить, когда я находился на самом дне. Он предоставил мне рассрочку, когда я раскрыл истинное положение своей финансовой состоятельности. «Скоро вам что-нибудь подвернется, – сказал он, – уверен в этом».

Как оказалась, уверенность доктора О. в том, что мне улыбнется удача, была связана с тем, что он сам направлял меня на различные временные работы, с которыми был связан, договорившись, чтобы мою зарплату передавали ему на хранение. В свою очередь, начался его курс лечения, за которым вскоре последовала более амбициозная программа контролируемой медитации.

* * *

К этому моменту любой обычный человек мог бы усомниться в моей разумности, исходя из заключенного с доктором О. договора, касающегося моей трудовой деятельности. Но вопрос интеллекта вообще не рассматривался мною на том этапе жизни. Напротив, поведение мое было продиктовано сугубо состоянием деморализации. На самом деле, все мое существование было критически деморализовано по той или иной причине. С самого раннего детства я страдал от множества болезней. Конечно, могут быть люди, у которых было болезненное детство, но не было плохого. Но будь то хорошее, плохое или же ни то ни другое, мое болезненное детство в ретроспективе заложило основу последующих лет, которые, как я и пытаюсь с трудом обрисовать, были годами тяжелейшей деморализации.

Если взглянуть на вопрос под другим углом, не обязательно верно, что болезненная телесная жизнь является причиной болезненной душевной жизни. Подобный расчет причин и следствий слишком упрощен. Гораздо вероятнее, что болезненная телесная жизнь может стать причиной активной – даже гиперактивной – душевной жизни, то есть такой жизни, в которой преобладают психические проявления, и они могут принимать объективную форму. Как известно каждому, кто внимателен к собственным мыслям, проявляющееся в разуме человека может быть связано с происходящим в любой другой части его тела. И если у вас заболела какая-то часть тела – или же тело полностью, как у меня в детстве, – то можете быть уверены, ваша душевная жизнь, как я уже говорил, окажется гиперактивной до такой степени, что психические феномены станут для вас столь же реальными, как и феномены физические или даже более того. Когда остальная часть тела неподвижна из-за болезни, трясясь от лихорадки и вызванных ею сновидческих мероприятий, разуму остается только компенсировать эту телесную неподвижность своей гиперактивностью. Только это и имеет значение.

В конечном итоге, вот что я пытаюсь донести: моя болезненность с детских лет сделала меня задумчивым человеком, если не сказать больше, а чрезмерное мышление приводит к клинической деморализации, что прекрасно видно по предыдущим нескольким тысячам слов, написанным мной. Именно поэтому я позволил доктору О. надзирать за моей трудовой жизнью и контролировать мои денежные ресурсы. Вдобавок наше соглашение предоставило мне умеренную плату за лечение и обучение медитации и в то же время позволило вести довольно сносную жизнь в квартире, состоящей из одной спальни. В этом самом месте меня и преследовали тревожные сновидения каждую ночь, включая сновидение о Посреднике, который видел, что я оказался в поисках «совершенно нового контекста», сновидение, названное доктором О. просто «интересным», потому что оно открыто для толкований относительно того, что, должен признать, было моей болезненной психической жизнью. Самое же пристальное внимание доктора О. я обратил на то, что Посредник охарактеризовал меня как «метафизического мутанта». И здесь настал подходящий момент объяснить