Шрифт:
Закладка:
Мне было любопытно, откуда Хулань знает столько о Лояне. Может, родилась в деревушке неподалеку? Она разговаривала медленно, но громко, с сельским акцентом, который я так и не смогла определить. Все ее движения были размашистыми и неловкими, совершенно не утонченными. Если она роняла заколку, то просто наклонялась за ней, оттопырив зад, поднимала ее и втыкала обратно в волосы. Она ходила широкими шагами, размахивая руками, словно привыкла носить в руках по два ведра воды.
Правда, правда, у нее были манеры деревенской прислуги, и поэтому я всегда удивлялась, как ей удалось выйти замуж за капитана, образованного и красивого мужчину, явно из хорошей семьи. Я знала и других девушек, которые родились в бедности, но потом удачно вышли замуж. Они все обладали исключительной красотой, и их свекрови быстро обучили их хорошим манерам.
Хулань же нельзя было назвать красавицей, даже с точки зрения традиций. Она была пухлой, но не походила на воспетый классической литературой розовокожий персик, тугой от жизненных соков. Просто круглой и какой-то неровной, как пельмень на пару, из которого вылезает начинка. У нее были толстые лодыжки и большие руки, даже стопы широкие, как весла. Хотя она стригла волосы на западный манер, гладко зачесывала назад, делала пробор сбоку и подкручивала вперед кончики, но утюжком для накручивания пользоваться не умела. Поэтому пряди где-то топорщились, а где-то лежали прилизанными. А еще у нее не было вкуса, совсем никакого. Как-то я увидела ее в цветастом платье западного кроя, надетом поверх китайского, которое выглядывало из-под подола верхнего, как слишком длинная сорочка. А на все это она надела самолично связанный свитер с чересчур короткими рукавами. Она походила на вешалку, на которую нацепили одежду после стирки, чтобы быстрее сохла.
Нет, я не придираюсь к Хелен только потому, что сердита на нее. Почему я рассердилась? Да потому что она решила рассказать тебе мою историю, чтобы открыть все тайное перед своей смертью. Разумеется, со временем я бы и сама тебе обо всем рассказала. Я просто ждала правильного момента. Поэтому сейчас ты здесь, и вот я говорю.
В общем, хоть я на нее и зла, но помню о юной Хулань много хорошего. Большие добрые глаза и красивые пухлые щеки, из-за которых рот казался маленьким и милым. И подбородок хорошей формы, не большой, но и не крохотный. А еще она была честной. Самое важное то, что она была честной, говорила искренне и никогда не пыталась скрыть свои настоящие чувства. Да, такой она была. Показывала все как есть и не думала о последствиях!
Ну, погляди, когда мы мылись каждый вечер, она садилась на стул, широко раздвинув ноги, вот так, и вовсю себя терла, и груди, и подмышки, и между ногами, и спину, и задницу, пока кожа не покрывалась красными полосами. А потом она становилась на четвереньки, как собака, голышом, и окунала голову в таз с теплой водой, оставшейся после мытья.
Мне было неловко и за нее, и за себя, потому что я знала, что такой же предстаю перед мужем каждую ночь. Я старалась на нее не смотреть и делала вид, что поглощена собственным омовением, скрестив тонкие руки на груди, положив одну тряпицу на колени, а второй стараясь вымыть то, что под ней, не показывая движений. Но я не могла прекратить наблюдать за Хулань. Как уродливо она выглядела в этой позе!
Я наблюдала, как она трясет головой в тазу, окуная ее снова и снова, будто безумная, потом поднимает ее и отжимает волосы сильными руками, словно это тряпка. Потом она вставала, вытирала уши и нос, растиралась вся полотенцем и смеялась надо мной:
— Ты посмотри на себя! У тебя вода успеет остыть, пока ты домоешься!
Вскоре после нашего знакомства в чайной бане мы с Хулань начали ходить вместе на прогулки. Она всегда находила что-нибудь удивительное. Говорила, например, что слышала от другой жены курсанта, или от самого курсанта, или от продавца в городе о каком-то интересном месте. Хулань вообще болтала со всеми, расспрашивая о местных диковинках. Однажды услышала о волшебном источнике.
— Вода из этого источника, — поделилась она со мной, — тяжела как золото, но прозрачна, как стекло. Если ты заглянешь туда, то увидишь свое отражение, как в зеркале. А если присмотришься внимательнее, то увидишь дно, выложенное черными камнями. Говорят, что если набрать в чашу этой воды, а потом бросить туда черный камень, то ни капли не перельется через край, такая эта вода густая! Мне об этом рассказал монах.
Но когда мы нашли этот источник, он оказался обыкновенной чайной, где просили большие деньги за напиток странного вкуса. Хулань попробовала его и сказала, что он действительно волшебный. Что он тут же смешался с ее кровью и вошел в сердце и печень, подарив ей ощущение полного покоя. Но я думаю, что она просто захотела спать, потому что настало время послеобеденного сна.
В другой раз она рассказывала о ресторанчике, где подавали суп-лапшу под названием «кошачьи уши», а в витрине сидели с полдюжины кошек с отрезанными ушами — в доказательство того, что здесь используют только лучшие ингредиенты. Но найти этот ресторан мы так и не смогли. Только потом я узнала, что «кошачьими ушами» местные называют суп с пельменями.
Мне стало казаться, что людям просто нравится дурачить Хулань, что они наблюдают, как она, слушая их выдумки, изумленно открывает рот, а потом смеются у нее за спиной. Я даже ее жалела, причем так сильно, что не хотела стать первой, кто раскроет ей правду. Но постепенно меня это начало раздражать. Мне казалось, что она только изображает наивность, лишь притворяется, что верит всяким байкам. «Пойдем посмотрим на змею с силуэтом женщины!», «Пойдем посмотрим на пещеру с поющими флейтами!» Когда она звала меня с собой, я отнекивалась: дескать, устала, у меня болит живот, у меня опухли ноги, они не выдержат дальней прогулки. Я так часто придумывала в оправдание разные недуги, что навлекла их на себя. Вот тебе и мысли дамэй.
Вот так мы и жили с Хулань. Она взрастила целое поле надежды, посеяв только семена воображения.
А я, хоть и не знала
