месяц прожили с его родителями в их доме на острове. Так что я знала мать Вэнь Фу лучше, чем ее сына. Она учила меня быть хорошей женой. Мать, избаловавшая сына, учила меня долгу перед этим ужасным человеком. А я ее слушала, потому что у меня не было собственной матери, только Старая и Новая тетушки, которые научили меня бояться.

Итак, вот в чем заключались уроки моей свекрови: я должна была защищать мужа, чтобы он потом защитил меня. Страшиться мужа и считать этот страх уважением. Правильно готовить ему горячий суп, который можно было подавать только после того, как я обжигала в нем свой мизинец.

— Это не больно! — восклицала свекровь, если я вскрикивала. — Разве такая жертва ради собственного мужа — это боль?

Мне показалось, она пыталась привить мне мысль, что страдания, претерпеваемые ради супруга, — и есть проявление истинной любви, которая должна возникнуть и укрепиться в браке. О такой любви говорилось в китайских и американских фильмах. Женщина всегда должна была ощущать боль, страдать и плакать, и лишь потом к ней приходила любовь.

Теперь, когда я жила с Вэнь Фу в крохотной монастырской келье в Ханчжоу, мне приходилось много страдать. А значит, казалось мне, моя любовь растет с каждым днем, и я становлюсь хорошей женой.

Сейчас я подошла к той части рассказа, где должна быть предельно честной. Раньше я думала, что не должна разговаривать с тобой на эти темы. Ну, о сексе. Но, если буду продолжать в том же духе, ты не поймешь, почему изменилась я и как изменился он. Так что я просто расскажу тебе, как все было, хотя, может, и не во всех деталях. Скорее всего, я не сумею говорить обо всем, и тогда тебе придется представить, как это могло быть. А затем сделать картинку перед своими глазами в десять раз страшнее.

Вэнь Фу хотел меня каждую ночь. Только все происходило не так, как в родительском доме. Там я очень стеснялась, а он был ласков и нежен, утешал и ласкал меня, останавливался, когда я слишком сильно пугалась, чтобы я не начинала кричать в полный голос. Но в Ханчжоу он сказал, что мне пора учиться быть хорошей женой.

Я подумала, что он научит меня чему-то, что поможет мне справиться со страхом. Я все еще нервничала, но была готова учиться.

В первую ночь в монастырской келье мы лежали на узкой кровати. Я была в ночной рубашке, а Вэнь Фу — в одних брюках. Он целовал мой нос, щеки и плечи, говоря, какая я красивая и как он счастлив со мной. А потом шепотом попросил произнести слова, обозначающие части женского тела, — самые мерзкие слова, какими говорят лишь о самой грязной падшей женщине, отдающей свое тело иностранным морякам. Мне было неприятно даже слышать их, и я отпрянула.

— Не могу, — наконец созналась я.

— Почему? — мягко спросил он с нежным, заботливым выражением на лице.

— Женщина не может произносить такое, — ответила я, судорожно ища причину. А потом тихо засмеялась, показывая, что мне стыдно даже думать об этом.

Внезапно его улыбка исчезла, и передо мной будто оказался совершенно незнакомый человек. Он быстро сел. В минуты ярости лицо Вэнь Фу становилось безобразным, я испугалась и тоже села, гладя мужа по плечу, отчаянно стараясь вернуть его расположение.

— Скажи их! — рявкнул он и повторил эти слова, три или четыре грязных ругательства.

Я покачала головой и заплакала. Тогда Вэнь Фу снова сделался нежным. Он вытирал мне слезы и говорил, как любит меня, гладил по спине и шее, пока я не разомлела от облегчения и радости. «Он всего лишь шутил, — думала я. — Какая же я глупая!» Потом муж помог мне встать и снял мою ночную рубашку. Когда я осталась обнаженной, он взял меня за руки и нежно взглянул в глаза.

— Скажи их, — прошептал он. И, услышав эти слова снова, я начала оседать на пол. Но Вэнь Фу не дал мне упасть. Рывком поднял вверх, подтащил к двери, как мешок с рисом, открыл дверь и вытолкнул меня в коридор монастыря, где любой проходящий мимо мог увидеть меня совсем голой.

Что мне было делать? Крики разбудили бы людей, которые обязательно выглянули бы за двери и увидели меня. Поэтому я принялась шепотом умолять:

— Открой дверь! Открой!

Прошло несколько минут. Вэнь Фу не впускал меня и не отвечал. И наконец я сдалась:

— Я их скажу.

После этого каждую ночь происходило одно и то же. Вот здесь представь сама, что это могло быть, а потом вообрази, что все было намного хуже.

Иногда он заставлял меня раздеваться, вставать на четвереньки и делать вид, что я умоляю его о хорошем «перепихоне». Причем так, словно мне так сильно этого хочется, что ради этого я готова на все, что угодно. А он как бы отказывался, говоря, что устал, или что я недостаточно красива, или что сегодня я этого не заслужила. И мне приходилось умолять его снова и снова, стуча зубами от холода, пока мои мольбы не становились искренними. Я действительно была готова на все, лишь бы подняться с холодного цементного пола. Иногда он заставлял меня стоять голой в комнате, дрожа от сквозняков, и перечислял разные непристойные части тела, а я должна была называть их грязными словами и совать туда пальцы, касаться себя в этом месте. А он смотрел и смеялся.

По утрам он часто жаловался, что я — плохая жена, что во мне, в отличие от других женщин, которых он знал, нет страсти. Когда он рассказывал мне обо всех этих женщинах, красивых и горячих, у меня болела голова и ломило все тело. Нет, я не злилась. Я не знала, что на это надо злиться. Это же Китай. Женщина не имела права злиться. Но я страдала, зная, что мой муж все еще мной недоволен и что мне придется пройти через еще большие страдания, чтобы показать ему, что я хорошая жена.

За этот первый месяц я узнала еще кое-что о своем муже. Все курсанты звали его Вэнь Ченем. Мне было очень странно это слышать, потому что я знала, что его зовут Вэнь Фу. Ну да, у него было два старших брата, и один из них, тот, что умер два года назад, в 1935-м, кажется, от туберкулеза, носил имя Вэнь Чень. В семье очень любили вспоминать о нем: каким он был умным, каким преданным сыном, вот только все