Шрифт:
Закладка:
Конечно же, я была на концертах православного музыкального фестиваля, который проходил в Большом зале консерватории. Приехали гости из-за рубежа, запомнился архидиакон Андрей из Америки – великолепный бас. Из монастырских хоров помню хор Новоспасского монастыря под руководством игумена Митрофана, который назывался «Спас Нерукотворный». Сердце наполнялось радостью от возрождения православия на нашей родной земле.
Вот такое преображение Господь даровал ей за ее святую жизнь
Моя старушка-соседка тридцать лет молилась в храме у чудотворной Иверской иконы Божией Матери, главной святыни сокольнического храма Воскресения Христова. При мне она умерла в глубокой старости накануне Крещения Господня, а похоронили ее в сам праздник Крещения. Ее гроб стоял в одном из приделов храма «Всех скорбящих Радость». Ее в этом храме знало все священство, ведь она почти ежедневно посещала богослужения.
Когда я узнала, что ее будут отпевать в этом храме, пошла туда, чтобы проститься. Когда подошла ко гробу, я ее не узнала. Я увидела молодое женское лицо, совсем молодое, совсем даже юное. Она не была похожа на ту сморщенную старушку, которую я знала. И более того, ее не узнал священник, который был с ней хорошо знаком. Его это очень удивило. Вот такое преображение Господь даровал ей за ее святую жизнь.
Началась моя настоящая церковная жизнь
Главный перелом моей жизни произошел Великим постом 1992 года. Многомилостивый Господь даровал мне духовника – иеромонаха. Была горькая, с потоком слез исповедь, и я с великой радостью приняла все условия Великого поста по самому строгому уставу. Началась моя настоящая церковная жизнь.
Я так решительно и с такой радостью вошла в церковную жизнь, куда Господь призывал меня с детства, а я не слушала. Самое дорогое для меня сегодня – это Церковь Христова. Я живу ее праздниками, ее богослужениями, богомыслием, боголюбием. Люблю церковное искусство, песнопения, поэзию отца Романа (Матюшина), фрески Дионисия.
Прошу Господа о прощении бездны моих грехов и о тихой православной кончине.
Сказать и не солгать: прости мя, Боже!
И на иные просьбы не дерзать.
И суетные словеса не множа,
Перед Простившим радостно стоять.
Нужно за все благодарить Бога, потому что все в жизни происходит по воле Божией. Без Бога жизнь вообще не имеет смысла, никакого! Смысл обретается после того, как в голове появляется сознание, что над всеми нами есть Бог.
И в пятьдесят лет я крестился
Рассказывает Александр Николаевич Панков, житель села Большой Бор Онежского района Архангельской области
Все наши отцы воевали
У нашего поколения все отцы воевали. И мой отец воевал на Дальнем Востоке. Еще у матери были два брата. Один из них, Федор, был замполитом полка в звании майора уже в военное время, и когда Калининград занимали, там его оставили политработником.
В 1980 году мы поехали в гости в Калининград, в июне месяце, и Федор говорит: «Поехали до Зеленоградска – там бывший немецкий курорт, пляж». Мы приехали, он разделся, а у него на ноге вместо икры одни жилы торчат. Не знаю, как он ходил: у него в ноге осколок сидел. Смотрю: он разделся и в воду – плюх. Я зашел, думаю: «Вода-то ледяная, все же Балтийское море». Смотрю: местные на машинах приехали, детей-грудничков купают тоже в этом море. Я побродил, побродил, а он спрашивает: «Ты не с Архангельска? Что боишься купаться-то?» – «Вода холодная». – «Да ну, ты что?» Он барахтался, барахтался, мне уж волей-неволей пришлось залезть в воду. Умер он в 1980-х годах.
Александр Николаевич Панков
Другой мамин брат погиб на Северной железной дороге. Они даже повоевать не успели – их эшелон разбомбили. Так Федор, брат, после войны архивы поднял, нашел место захоронения, организовал перезахоронение. Говорит, что похоронены были прямо в шинелях, головы полотенцем обернуты и у каждого номерок.
О вере я тогда ничего не знал
Родился я в 1954 году. Вот уже седьмой десяток разменял. В Онеге жили. Росли четверо в семье, я самый малый. Школу-восьмилетку окончил, потом в ПТУ два года отучился.
О вере я ничего не знал. Тогда все говорили: «Религия – опиум для народа». Ради любопытства ходили на Пасху смотреть крестный ход. Это в Онеге, в Лазаревской церкви. А там народу! Пожарников нагонят, милиции нагонят. Один раз с ребятами сходили, в ПТУ я учился тогда. А директор утром на линейке говорит: «Вот у нас богомольцы есть». И фамилии назвали тех, кто ходил на крестный ход смотреть. Что в этом такого? Мы же там ничего, не хулиганили – только посмотрели и ушли.
В деревне Сырья во время войны иногда были службы, и люди приходили и записки оставляли с пожертвованиями (кто пять рублей, кто десять, кто как мог) – просили у Бога защиты. Опиум опиумом, но еще не все выветрили в 1940-е годы. Людей еще не успели переделать. Это как сейчас: семьдесят лет советское время было, а все равно еще много старого осталось, пережитков разных, привычек.
В армии я в Германии служил. Ушел в восемнадцать лет, пришел в двадцать. Ясное дело, что провожали с ребятами, со всеми родственниками. С похмельца: что там – восемнадцать лет… И нас – в комсомол. Военком говорит, что каждый, кто за границу отправляется служить, должен идти со значком Ленина на груди. И минут за тридцать до отправки поезда нас всех – в комсомол: уже готовы заявления, и фотографии наши у них были, чтобы в комсомол принимать. И тот, который принимал, спросил: «Желаете ли вы быть в первых рядах ленинской молодежи?» А я отвечаю: «Всех принимают, так ладно, принимайте и меня».
А вот в партии я уже не был. Правда, вызывали, предлагали: «Работаешь ты хорошо, без прогулов, не пьешь, не куришь – иди в партию». А что мне? В партию идут для чего? Для карьеры. Я не пью и не курю – я и не в партии. А вот те, кто пьют, курят и воруют, тех нужно в партию брать. У вас выше половины этого контингента – я вам не подойду.
Как мы встречали праздники
На Пасху яйца красили. Собирались на застолье на Пасху, на
