— Полагаю, этот конкретный король меня бы понял и не оставил детей сиротами. Хотя, как я уже сказала, перечить ему непросто. Еще сложнее, чем вам.

— Он тебе нравится, да?

— Нравится, — кивнула она. — Но это не моя вина. Люди вроде него… к ним трудно оставаться равнодушным, даже когда долг этого требует… — она сбилась и посмотрела на меня уже иначе, виновато: — Альтьера, я… мы не говорили о том, что случилось… тогда. В прошлом. Но я бы хотела…

— От обсуждений прошлого меня тошнит, — перебила я и резко поднялась: — Спасибо, что помогла собраться, Лин. Ты не должна была и… спасибо. Даже за эту попытку разговора о прошлом, хотя оно уже не имеет значения. Что случилось, то случилось, ничего не исправить.

А Лин и правда была полезной, особенно напомнив мне о прошлом.

Дарлан подкинул письмо в ее дом, там она и нашла его. Ожидаемо, предсказуемо… а еще Лин когда-то предала меня, отдав важную вещь в руки Актера. Она отдала ему землю с живой кровью Александра, потому что верила: это меня спасет. Хал меня спасет, ведь он так хорош в достижении немыслимых целей, у него должно было все получиться. Но что-то пошло не так. И сейчас Лин пыталась за это извиниться, хотя о ее предательстве я точно забыла и вспоминать не собиралась примерно никогда. Но Дарлан… обычно он такое помнит долго.

— Вы забыли сжечь бумагу, — подсказала Лин.

— Я не забыла.

— И ваши записи останутся тут?

— И мои записи останутся тут.

— Опять ваши игры, альтьера?

— Мои? Нет, Лин. К сожалению, это опять чужие игры, — ответила я и отправилась сдаваться.

Меня проводили вниз. Хал меня ждал, все это время ждал у входа в бальный зал… в глазах — ни намека на недовольство. Только пустота и холод. Он это хорошо умел — сохранять каменное лицо в любой ситуации, но у нас было достаточно самых разных моментов, чтобы я понимала: вся эта каменность как худшая угроза.

Угроза.

Мы уже враги?

Я нафантазировала себе слишком многое из-за одной глупой игры в карты. Знала бы, ни за что не предложила сыграть. С другой стороны… как он там говорил? То, что должно рвануть, все равно рванет? Надо полагать, мы теперь к этому оба готовимся, выжидаем, попутно приглядывая друг за другом.

Ненавижу карты!

Хал подал мне руку, но я шагнула назад. Он бросил быстрый взгляд мне за спину, послышались шаги, или это было дуновение ветра. Кажется, мы остались вдвоем, его величество не желает выносить любовные ссоры на всеобщее обозрение. Я отошла еще назад и прижалась спиной к холодному камню, в этом мрачном платье мне было душно и тесно.

Хал подошел ко мне:

— Я мыслей не читаю, Ида, ты должна сказать вслух, что происходит.

— Скажи мне это сам, Хал.

— Тебе описать этот конкретный момент?

Его невозмутимость вывела из себя:

— Скажи еще, что ничего не понимаешь, святая ты наивность, — прошипела я и указала на массивные двери бального зала: — В качестве кого я туда отправляюсь на самом деле, Хал? — я взялась за юбку платья и злобно ей тряхнула: — А это все что значит? Что за наскальная живопись такая, что за черепа? У нас не маскарад, когда в маске Судьи еще можно явиться… да и то будет лишь маска! Не целое, мать его, платье! В таких попросту не выходят в свет, это странно и это… оскорбительно. Это заявление, на которое я не подписывалась. И ты меня даже не подумал спросить!

— Помню времена, когда ты считала своим долгом бросить вызов обществу и совершенно не стеснялась выделиться из толпы. Или не ты заявилась на маскарад в платье, похожем на мешок?

— Это была глупая выходка, но моя глупая выходка.

Хал поморщился и вздохнул:

— И опять мы пришли к тому же самому. Это уже даже не смешно, Ида, это, мать твою, полный идиотизм. Мы теперь будем о каждой мелочи препираться? Лишь бы я, не приведите Судьи, не посмел что-то за тебя решить. А каждое мое действие, будь то приглашение на завтрак или попытка подать руку на лестнице, упорно будет расцениваться как стремление тебя принизить. И неважно, что ты плевать хотела на все приемы, и я об этом прекрасно осведомлен, и неважно, что это платье — лишь попытка облегчить твою задачу со сборами. Вообще ничего в мире не важно, кроме того, что я ужасен и все время пытаюсь тебя сломать.

— Я выгляжу повелительницей мертвых.

— И чем это плохо? Платье прекрасно и тебе подходит, я искренне полагал, что ты… одобришь выбор. Ты же вечно корила меня за любовь к излишнему шику! Ты любишь Мертвоземье, почему бы не одеться так, чтобы и другие эту любовь увидели? И да, чтобы они еще и бояться тебя начали. Уж прости мою наглость, но мне не нравится, когда мою женщину раз за разом пытаются убить. Тебе это, конечно, весело и забавно, и охрана тебе не нужна, но пошла ты, Иделаида. Не ты десять лет думала, что любимая женщина мертва, не ты искала ее тело с готовностью согласиться на что угодно, пусть даже и на некромантию. Не ты позволяла Хакону Армфантену больше, чем следовало, потому что верила: мертвая наука способна на большее, способна вернуть человека без условностей и без жажды отведать чужой плоти. Хотя такая малость меня бы не остановила, сама знаешь. Но, конечно, изо всех сил осуждаешь.

— Хал, я…

— Лучше помолчи сейчас, — оборвал он грубо. — Не хочешь идти на прием — не иди, за волосы тебя туда никто тащить не станет. Хочешь переодеться в мешок — валяй, мне все равно! Иди хоть голой, если станешь от этого счастливей, — он развернулся, широким шагом дошел до высоких дверей и исчез за ними.

Я выругалась сквозь зубы и поплелась за ним, прекрасно понимая, что если сейчас уйду, то все станет только хуже. Хотя куда уже… двери передо мной распахнулись, уши мгновенно заложило от музыки и шума. В коридоре было так тихо и прохладно, что немедленно захотелось туда вернуться. Но я натянула улыбку и заставила себя шагнуть в толпу.

— Альтьера, позвольте украсть ваш первый танец?

Я уставилась на протянутую руку, а вот ее обладателя разглядеть не потрудилась, взглядом выискивая Хала. Почему-то это казалось ужасно важным — показать ему, что я пришла, и плевать на платье, на карты и все остальное… а приглашал меня какой-то неприметный блондин.

Чужую руку