визита были пустоты, которые заполнялись по желанию делегации. Одну пустоту заполнили непременным посещением могилы Карла Маркса на Хайгейтском кладбище. Осталась еще одна. Делегация выразила желание посмотреть в кинозале посольства вечерком какой-нибудь «упаднический» западный фильм (этот распространенный тогда в советском жаргоне эпитет чаще всего подразумевал то, что еще называют «клубничкой»). Желание делегации, энергично поддержанное ее главой, — закон, а следовательно, такой фильм был найден и привезен в посольство.

Сидим вечером в кинозале вместе со всей делегацией. Рядом с Екатериной Алексеевной — молодой дипломат-переводчик, который старается переводить ей все диалоги, да так, чтобы и члены делегации слышали. Сюжет фильма (не слишком замысловатый) круто разворачивается в интимную сторону, переводчик должным образом и уже с пафосом произносит громким шепотом: «Вот он ее обнимает, а теперь...» Глава делегации, она же секретарь ЦК, обрывает его: «Сама вижу, что обнимает! Дальше — помолчи!» Дальнейшее мы смотрели без перевода.

Помню первый приезд в Лондон в 50-е годы молодого Ростроповича. Гастроли ему устроил также молодой тогда предприимчивый лондонский импресарио Виктор Хоххаузер, который участвовал в организации англо-советских культурных обменов на протяжении многих лет. Гастроли прошли с большим успехом, и с них стала нарастать мировая слава Ростроповича как выдающегося виолончелиста. Кроме того, камерное его выступление, на котором присутствовало много знатных британцев, было организовано в резиденции советского посла Я. А. Малика. Хорошо помню волнение Славы (тогда мы называли его так) и его бурную радость и милое смущение после бурных аплодисментов.

Но это, так сказать, предисловие.

Ближе к концу гастролей, за которые причитались приличные деньги, Ростропович стал интересоваться возможностью купить и вывезти в СССР автомобиль, что сразу насторожило штатного секретаря парткома посольства, который стал обсуждать эту тему с послом и некоторыми другими сотрудниками.

Здесь замечу, что штат посольства состоял, как было положено, только из членов партии, и в качестве надсмотрщика над ними в посольство командировали на должность советника или первого секретаря кадровика из аппарата ЦК КПСС на Старой площади. Ни о каких выборах секретаря парткома на месте не могло быть и речи.

Итак, наш цековский секретарь рассуждал: «Зачем это нормальному советскому человеку заграничный автомобиль! Ему что, не подходит добротная советская «Победа»? И «Москвич» уже есть в продаже!»

Я работал тогда помощником посла, и до меня доходили только обрывки разговоров на эту тему. Помню, что Ростропович был озадачен и расстроен вопросами, которые ему задавали. Присутствовал еще неприятный подтекст: уж не сговорился ли он с Хоххаузером, чтобы не весь гонорар перевести, «как положено», на счет Министерства культуры СССР?

Ростропович, волнуясь, объяснял, что его виолончель никак не проходит в двери «Победы» или «Москвича», он уже пробовал делать это, в метро с виолончелью также проблема, а на репетиции и концерты необходимо ездить ежедневно.

Посол Малик был сложный продукт сталинской эпохи, в нем непредсказуемо сочетались осторожность со смелостью и даже некоторым вызовом. К тому же, я знаю, уж он-то видел перед собой не «нормального советского человека», а яркий талант. Одни восторги англичан чего стоили! Он проигнорировал рассуждения «посланца Старой площади», и проблема была снята.

Когда Лондон в конце 50-х годов посетили с первыми гастролями балетный коллектив Большого театра с Галиной Улановой, затем мощная труппа МХАТа с Аллой Тарасовой и «букетом» блистательных мхатовских «стариков», ансамбль Игоря Моисеева, в Советском посольстве в Лондоне уже не стало слышно «псковских» рассуждений о смысле жизни. Справедливости ради, нужно сказать, что и сам «папа Красов» (так мы звали партийного секретаря за глаза) пообмяк и успокоился. Но все же продолжал строго следить, как бы кто-нибудь из нас не вышел за рамки, привлеченный злачными местами ночного Лондона.

Нужно сказать, что в те годы марксистско-ленинское воспитание носило тотальный характер, тем более среди тех, кому «партия доверила работу за рубежом, где советский человек изо дня вдень подвергается разлагающему влиянию буржуазного общества». Еженедельно все сотрудники посольства собирались на просмотр советских фильмов (далеко не всегда новых), которому каждый раз предшествовала лекция на темы, касавшиеся международного положения СССР, решений партии и правительства, а то и происков буржуазной пропаганды. Проводились также встречи с членами делегаций, приезжавших из Москвы. Кроме того, ежемесячно сотрудников собирали на партийные и комсомольские собрания и на семинары по изучению трудов классиков марксизма-ленинизма, да еще требовали конспектировать дома эти труды. В выходные дни — коллективные экскурсии. Было все серьезно и основательно, чтобы для «блажи», тем более втихую от коллектива, не оставалось ни времени, ни места.

Для советских делегаций, приезжавших в Англию, был также разработан план коллективных посещений исторических мест и различных достопримечательностей, включая знаменитый музей восковых фигур мадам Тюссо. Особое место в этом плане занимала экскурсия «по ленинским местам в Лондоне», к которой я имел прямое отношение, поскольку, как молодой любознательный дипломат с фотоаппаратом, оказывался почти всегда зачинщиком воскресных культпоходов.

Упомянутый «папа Красов» без большого труда смог тогда направить мою энергию на то, чтобы исследовать и запечатлеть в фотографиях все возможные места, связанные с пребыванием в Лондоне Карла Маркса и В. И. Ленина и с тремя съездами РСДРП, проходившими, как известно, также в Лондоне.

Мне было интересно самостоятельно бродить по городу, разыскивать документы и даже интервьюировать людей, которые могли знать и помнить события более чем полувековой давности. В этом мне помогали английские социал-демократы и коммунисты-ветераны, прежде всего А. Ф. Ротштейн, Эрик и Зельда Коутс, А. М. Барр.

Так, Зельда Коутс поведала мне, что совсем юной девушкой приводила Ленина и Крупскую в Гайд-парк в «ораторский уголок», а несколькими годами позже присутствовала на заседаниях V съезда РСДРП, проходившего в небольшой реформистской церквушке «Брадерхуд черч» на юго-западной окраине Лондона, и наблюдала, сидя в числе гостей на хорах, ожесточенные и явно бранные споры Ленина с меньшевиками. Видела она также, как выступал, элегантно жестикулируя, Г. В. Плеханов. От милейшей дамы Анны Максимовны Барр я узнал, что Ленин в сопровождении Надежды Константиновны однажды приходил к ее отцу — эмигранту из России, и ее, маленькую девочку, брал на руки.

Обследовал я также сквер Холфорд, где в одном из домов Ленин и Крупская прожили год — с апреля 1902-го до мая 1903-го (этот дом пострадал во время фашистских бомбежек и был снесен), а также «Маркс хаус» на Клеркенвел-грин, в котором Ленин редактировал «Искру», дома в Сохо и около Мейтланд-парк, где долгое время проживал с семьей Карл Маркс, и много других мест.

В 1956 году я оказался свидетелем того, как по инициативе английских коммунистов на Хайгейтском кладбище могила