—Мы поговорили о причинах его отъезда,— я заставляю себя смотреть ей в глаза.— Обсудили прошлое, а потом пришли сюда.

—И снова занялись сексом.

—И это тоже,— соглашаюсь я, стараясь не выдавать свое желание обороняться.— Но главное, что я наконец поняла его мотивы и больше не испытываю злости.

Ксюша глубоко вздыхает и по выражению ее лица я понимаю, что настроена она скептически.

—Даже интересно, как он смог так мастерски объяснить свое внезапное исчезновение.

—Ты многого о наших отношениях не знаешь, и тебе, наверное будет сложно это понять.

—Мне казалось, я достаточно хорошо осведомлена о ваших отношениях.

—Ты знаешь лишь о том, о чем я тебе сама рассказывала,— возражаю я с натянутой улыбкой. Тяжело создавать видимость непринужденного диалога, тогда как на деле ведешь войну.— На эмоциях сложно оставаться объективной.

—Окей, допустим. То есть, теперь вы помирились и все начинаете заново? И как кстати он узнал, что ты здесь?

—Роберт ему сказал, я так поняла.

—То есть ты звонила Робсону?

Я смотрю на нее с недоумением.

—Я думала, это ты ему позвонила. Потому что он был в курсе, где я нахожусь.

—Я никому не звонила без твоего разрешения. Думала, ты захочешь побыть одна. Так что там с Адилем? На чем порешили? Снова мир-дружба-жвачка?

Может быть, во мне говорит паранойя, но за видимой нейтральностью Ксюшиных вопросов я считываю неодобрение и что еще хуже — снисходительность. Мол, снова в это же болото решила наступить? Ну-ну.

—Мы еще ничего не решили,— я кладу ладони на стол и смотрю ей в глаза.— Для одного вечера впечатлений было достаточно. Ночью Адиль ушел.

—Ну тогда будем рассчитывать, что в этот раз он все-таки вернется.

—Да блин!— не выдержав, взрываюсь я.— А мы можем общаться так, чтобы мне хотелось и дальше что-то тебе рассказывать? Или будем продолжать эту игру в воспитательницу и младенца в обосранном памперсе?

Ксюша приподнимает брови, демонстрируя искреннее непонимание. Фальшивое, как мы обе знаем.

—А я тебе разве хоть против слова сказала?

—А я разве тебя первый день знаю? Я в курсе, что ты не любишь Адиля, но тебя никто и не заставляет с ним встречаться или заниматься сексом. Главное, чтобы мне с ним было хорошо.

—Если бы тебе с ним всегда было хорошо, я бы и слова не сказала. Но раньше ты мне то и дело в истерике звонила из-за того, что вы постоянно ругались. А потом он и вовсе от тебя сбежал. Ты конечно вольна поступать так как хочешь, но что поделать, если я не вижу у вас будущего? Вы разные слишком.

Я мотаю головой. Нет, нет, не так. Ксюша ошибается. Это любовь ко мне лишает ее объективности.

—Мы с ним как раз очень похожи. Это ты предпочитаешь видеть только лучшую часть меня. Мне ты готова делать скидки, а Адилю — нет, потому что его не любишь. С ним я другая совсем… Склочная, требовательная, эгоистичная… И с Димой кстати тоже такой была… Посмотри на Робсона… С друзьями он обаяшка, а с Аней ведет себя как бездушный деспот. Я точно такая же с теми, от кого много жду. В быту меня очень сложно выносить.

—Столько обвинений в свой адрес, чтобы его оправдать.

—Я не оправдываю. Просто не все, что хорошо для тебя, подойдет мне, и наоборот. Я бы вот Сеню удавила голыми руками, а ты с ним встречалась. И кстати!— я обличительно тычу в нее пальцем.— Ты куришь! А курение — пагубная привычка и как известно вредит здоровью. Так почему не бросишь?

—Это другое.

—То же самое! Рак легких, ухудшение кровообращение, несвежее дыхание, пожелтевшие зубы. Но ты все равно делаешь! Даже ты не идеальна.

Вот. Я наконец это сформулировала. Всю жизнь я неосознанно стремлюсь к идеалу, беря за пример других: правильную семью Димы, маму, ставшую образцовой женой и домохозяйкой. Взвешенную Ксюшу, не совершающую идиотских поступков. И всякий раз, когда у меня не получается до них дотянуться, я начинаю грызть себя изнутри. И зря. Зря совершенно. Потому что и они не идеальны — каждый по-своему. Мама например трусливо закрывается от прошлого, лишив себя способности прощать и быть милосердной, а Ксюша в свое правильности зачастую становится категоричной. И еще она курит. Курит! Чем не недостаток?

—А я разве когда-то претендовала на идеал?— удивленно осведомляется она.

—В моих глазах, да.

—Ладно-ладно, поняла я, что ты за него глотку порвешь,— примирительно произносит она, отодвигая от себя недоеденный эклер.— И уж пожалуйста, продолжай мне все рассказывать. Я постараюсь держать свои воспитательские руки подальше от твоего грязного памперса. Даже если у вас вдруг что-то не получится…— она многозначительно поднимает палец, давая понять, что просто рассматривает один из вариантов,— имей в виду, что я всегда рядом и поддержу.

Окончательно смягчившись, она едва заметно улыбается.

—Я просто волнуюсь за тебя. Знаешь же, что желаю тебе только самого лучшего.

Вот это моя Ксюша, которую до жути хочется обнимать. Это бы я и сделала, если бы не ее следующий вопрос:

—А с Димой-то что делать будешь? Между вами получается все?

Это вопрос из настоящего, в которое мне пока совсем не хочется возвращаться. Слишком о многом тогда нужно будет думать и слишком многое решать.

—А ты сама как думаешь?

Ксюша небрежно пожимает плечами.Ну а кто тебя знает?

Мы болтаем еще около получаса, переключившись на более нейтральные темы вроде поездки с ночевой в дом Олега и мамы и похода в кино на долгожданную премьеру, после чего я ее выпроваживаю, чтобы приступить к онлайн-занятию.

Но сосредоточиться удается с трудом: мысль то и дело ускользает в то место, где лежит мой мобильный. Время почти час дня, и Адиль уже вполне мог проснуться и позвонить. Но он предпочитает молчать.

* * *

—Дарья Викторовна, там вас Игорь Алексеевич искал,— запыхавшееся лицо старшей медсестры Веры появляется в комнате медперсонала как раз когда я подношу ко рту первый за вечер бутерброд.

От раздражения я стискиваю зубы. Только ведь села. И Шамова видела всего минут пятнадцать назад.

—А можно я все-таки сначала поем, а потом продолжу и дальше носиться по больнице?— ехидничаю я.

Растерянно моргнув, Вера бормочет «наверное» и деликатно прикрывает дверь. Я с секунду разглядываю нетронутый кусок сыра, покрывающий багет, и со вздохом защелкиваю контейнер. Ну и для чего я рявкнула на ни в чем не повинную Веру? Потому что личная жизнь в очередной раз не задалась?

На часах половина десятого вечера, а от Адиля так и нет никаких вестей. Я ничего не понимаю… После семи лет мы, казалось, нашли тот самый путь друг к другу… Выяснили, что ни для одного из нас наша история не закончилась, а потом он снова исчез. Тогда для чего были все эти слова про гребанный космос? Если он чувствует хотя бы долю того, что чувствую я, неужели не испытывает мучительное желание увидеться? То есть он уехал не потому что ему было нужно было работать, а в очередной раз сбежал? В постель к той стриптизерше? Или совсем из города?