камина, решая, не пойти ли за ней – вломиться к ней в комнату, прижать к стене и целовать, пока она не задохнется до того, что не сможет выговорить всегдашние злые слова, – или просто вернуться в Башню и попытаться уснуть. Для первого я был слишком труслив, для второго – слишком взбудоражен. Выбрать, как поступить, я не смог, поэтому просто взял куртку.

Ночь оказалась такой холодной, что воздух за порогом словно бил по лицу. Я пошел сквозь лес, подняв плечи, чтобы не замерзли уши, высматривая корни и камни, о которые мог споткнуться в темноте. До причала я дошел, почти не понимая, где нахожусь. Ноги сами вынесли меня туда, словно он был тем самым местом, куда логичнее всего пойти. Озеро лежало в ночи, черное и неподвижное, как зеркало, безупречно отражая поверхностью пять сотен звезд. Луны не было – только кружок пустоты в звездном поле, там, где должна быть луна. На мостках в одиночестве сидел Александр, болтая над водой ногами.

Я дошел до конца мостков и остановился у него за спиной. Наверное, он слышал мои шаги, но никак не отреагировал, просто сидел и смотрел на озеро, сжав коленями руки.

– Можно с тобой посидеть? – спросил я, выдохнув облачко слов.

– Конечно.

Я сел рядом, какое-то время мы молчали.

– Дунешь? – в конце концов спросил он.

– Да, не помешает.

Он не глядя сунул руку в карман, потом протянул мне косяк и зашарил в поисках зажигалки. Чиркнул, ожил огонек, я вдохнул глубоко, как только мог, опалив дымом горло.

– Спасибо, – сказал я после второй затяжки и протянул косяк обратно.

Он кивнул, не обернувшись.

– Как прошло?

Я понял, что он о моем разговоре с Мередит.

– Не очень.

Мы довольно долго сидели молча, дым и наше дыхание вились и перемешивались, уплывая прочь над водой. Я пытался выбросить Мередит из головы, но безопасного способа отвлечься не было. Во всех уголках моего мозга жались на четвереньках сомнения и страхи, готовясь прыгнуть и вонзить в меня зубы, стоило дать малейший повод.

– Колборн приходил в Замок, – сказал я, вовсе не собираясь этого говорить.

Я никому не рассказывал, что подслушал, но знание это было опасным, и я не мог себе его доверить.

– Когда? – спросил Александр.

– Вчера.

– Ты с ним говорил?

– Нет, но слышал, как он разговаривал с другим копом. Рыжий такой, помоложе. Раньше его не видел.

Александр глотнул дым, и тот вышел у него из ноздрей отчетливо по-драконьи.

– О чем говорили? – неуверенно спросил он; по интонации можно было предположить, что он на самом деле не хочет этого знать.

– Обо всем… этом. – Я широко махнул рукой, обводя озеро, причал и нас обоих.

– Думаешь, он что-то подозревает? – спросил Александр.

Тот, кто знал его хуже меня, не услышал бы в его голосе страха.

– Он знает, что мы соврали. Просто не знает о чем.

– Черт.

– Ага.

Он затянулся, и кончик косяка вспыхнул оранжевым, единственный яркий уголек в тоскливой иллинойсской глуши. Оставалась только пяточка. Александр протянул окурок мне; я в последний раз затянулся и загасил его.

– Что будем делать?

– Думаю, ничего, – сказал Александр, и это пустое слово «ничего» заставило меня сжать в карманах кулаки. – Придерживаться нашей истории. Пытаться не поехать крышей.

– Надо сказать остальным. Он просто ждет, когда кто-то из нас оступится.

Он покачал головой.

– Если узнают, начнут чудить.

Я погрыз губу, прикидывая, насколько на самом деле велика опасность. Вспомнил, как столкнулся в ванной с Джеймсом в ночь вечеринки. Мы словно заключили без слов какой-то договор и ни с кем об этом не говорили. Так, незначительная мелочь. Но при мысли о том, что, возможно, тайны есть не только у нас, сердце мое заколотилось чуть быстрее. Если мы врем друг другу так же, как врем Колборну… – Я не смог закончить мысль.

– Как думаешь, что с ним случилось? – спросил я. – После того как он ушел из Замка.

– Не знаю, – Александр понял, о ком я. – Не верится, что он просто бродил по лесу.

– А ты сам где был?

Он покосился на меня и спросил:

– А что?

– Просто любопытно. Я не знаю, что было после того, как я, эм, ушел наверх.

– Если я тебе скажу, ты должен пообещать, что не проболтаешься.

– Почему?

– Потому что, в отличие от тебя, – высокопарно произнес он, – я не целуюсь так, чтобы об этом знала вся школа.

Со смесью любопытства и раздражения я сказал:

– С кем ты был, балбес?

Александр отвернулся с довольной улыбочкой.

– С Колином.

– С Колином? Не думал, что ему мальчики нравятся.

Александр улыбнулся шире, показав острые собачьи зубы.

– Он тоже не думал.

Я нехотя рассмеялся – две минуты назад казалось, что это невозможно.

– Зовите самого старшего пристава – мы тут раскрыли опаснейший случай любодейства, каких не знавала общественность![62]

– Кто бы говорил.

– Да иди ты, – сказал я. – Это она начала.

– Само собой. Без обид, Оливер, но начинать что-то – не твоя манера.

Я покачал головой, веселье мое слегка подпорчивала остаточная горечь после разговора с Мередит.

– Вот я дурак.

Александр: Если тебе от этого будет лучше, я бы поступил так же.

Я: Да ты вообще кто?

Александр: В смысле секса я – амфибия.

Я: Большей жести я в жизни не слышал.

Александр: А тебе бы не повредило попробовать.

Я: Спасибо, на этот год катастроф в сексе мне достаточно.

Я вздохнул, взглянул вниз, на свое отражение в воде. Лицо казалось каким-то незнакомым, я прищурился, пытаясь понять, что изменилось. Понимание ударило меня, как прямой в живот: сейчас, когда мои темные волосы были взлохмачены сильнее обычного, а голубые глаза из-за слабого света звезд ушли в тень, я почти напоминал Ричарда. На одно тошнотворное мгновение он уставился на меня со дна озера. Я резко вскинул голову.

– У тебя все нормально? – спросил Александр. – Мне на секунду показалось, что ты собираешься туда броситься.

– Ой. Нет.

– Хорошо. Не надо. – Он поднялся на ноги. – Пошли. Холодина жуткая, а я тебя тут одного не оставлю.

– Ладно.

Я встал, стряхнул с колена пепел.

Александр засунул руки поглубже в карманы и всмотрелся в темноту, покрывавшую противоположный берег.

– Я как раз возвращался от Колина, – сказал он, и казалось, это случайная реплика, пока он не продолжил, – когда нашел его. Спустился сюда покурить… а он там. Я даже не подумал проверить, вдруг он живой, он казался абсолютно мертвым. Наверное, он меня не слышал.

Я не понимал, почему он мне это рассказывает. Возможно, он каждое утро заново переживал то жуткое