Глухо лязгнула задвижка.

Гарх сидел ни жив ни мертв. Случившееся обрушилось на него так же внезапно, как и на Сарумана — будто обухом по голове — и привычный мирок ворона разом покачнулся, перевернулся вверх дном, точно старое корыто, накрыл Гарха с головой и погрузил в пучину беспросветного мрака. Ну кто бы мог такое подумать… Кто бы мог подумать, что трусливый пройдоха Гнус способен на подобную бесчестную выходку! Кто бы мог такое вообще просто предположить…

Ворон вдруг вспомнил — Бреор. Крепкий, сильный, бывалый воин. Беспечный и ни о чем не подозревающий здоровяк, мирно почивающий где-то далеко, в конюшне, на сеновале на другом конце света… Гарх рванулся, готовый бежать, лететь, кричать, звать Бреора на подмогу — и упал, ткнулся клювом в пол, совершенно позабыв о помятом крыле…

Ему понадобилась пара мгновений, чтобы прийти в себя.

Жалкий беспросветный болван!

Он в ярости ущипнул себя за перья на груди, вырвав в досаде целый клок черного пуха. Как же он сразу-то, сразу не подумал о Бреоре! Ужас, ярость и жажда немедленного мщения определённо помутили ему рассудок и, вместо того, чтобы немедленно лететь и поднимать тревогу, он оголтело напал на Гнуса в заведомо глупой и проигрышной схватке! А как теперь добраться до Бреора — слабому и раненному, с подбитым крылом, рассыпающимся от боли? Да и стоит ли уже вообще к нему добираться?

От этой внезапной мысли ворон похолодел.

Что, если нападение было задумано заранее? Что, если этот мнимый «земляк» Храп опоил Бреора какой-нибудь отравой, а потом спокойно придушил во сне вожжами? Или… что? Что вообще все это значит?

Что тут происходит, леший возьми?

Ворон осторожно выглянул из-под лавки. Кругом царила тишина. А еще мрак. И тоска. И горькая стылая безнадежность.

— Саруман! — Гарх выкарабкался из своего убежища и, неуклюже волоча раненное крыло, подскочил к магу. Легонько тюкнул его клювом в плечо. — Саруман, очнись! Ну же! Очнись!

Увы. Волшебник по-прежнему был безмолвен и неподвижен. Лицо его — голубовато-белое, как фарфор — оставалось безжизненным, глаза были закрыты, кровь запеклась на волосах липкой бурой коркой, дыхания ворон не слышал… Тщетно Гарх тормошил мага, дергал за одежду и тянул клювом за бороду — волшебник не отзывался, пребывая где-то вне времени и пространства, и Гарх не в силах был достучаться до него, дозваться, вернуть назад. «Я бы предпочел, чтобы в трудную минуту рядом со мной оказался верный и испытанный друг…» О, нет, нет! Трудная минута пришла — но каким же Гарх оказался на деле бестолковым и никчемным помощником! Бессильным и беспомощным, слабым, неуклюжим… бесславно побежденным метлой! Он ничем не умел помочь своему спутнику — ни привести его в чувство, ни позвать на помощь, ни даже определить, насколько тяжела рана. Весь мир Гарха рухнул в одночасье, разбился на мелкие осколки и жалко расплескал содержимое, как тот злосчастный глиняный кувшин, который выронила из рук нерасторопная Алашка.

Отчаяние обрушилось на Гарха и придавило его к полу тяжело и беспощадно, как неподъёмная каменная плита. Он, наверно, зарыдал бы от бессилия и ужаса, если бы мог.

Нет, так не годится, сказал он себе. Надо все же как-то попытаться добраться до конюшни и узнать, что там происходит с Бреором. Выяснить, жив он или мертв, и что вообще за лиходейщина здесь творится. Что понадобилось этому мерзавцу Гнусу? На что он рассчитывал? На что позарился? На невеликое имущество случайных гостей, на добротную одежду, на серебро, на благородных породистых лошадей? Последнее предположение казалось наиболее верным, но… почему тогда Гнус оставил Сарумана в живых? Уж что было проще — оглушив ничего не подозревающего старика, пырнуть его кухонным ножом и бросить труп в лесу на радость волкам. Но Гнус почему-то этого не сделал… Почему?

Ответа на этот вопрос ворон сейчас найти не пытался.

Он расправил помятые крылья и, собравшись с силами, превозмогая боль, попытался взлететь на подоконник: раз и другой… С третьей попытки это все-таки удалось, Гарх зацепился когтями за край деревянной доски и сумел на ней утвердиться. Крыло болеть не перестало — при каждом взмахе ворона будто пронизывало раскаленной спицей — но, по крайней мере, стало худо-бедно слушаться, и это внушало Гарху некоторую надежду: может, ему всё же удастся выбраться из дома и призвать Бреора на подмогу… если, конечно, сделать это еще не поздно.

Или все-таки — поздно?

Во дворе кто-то яростно загрохотал по воротам увесистым железным кольцом.

— Эй, Гнус! — рыкнул незнакомый голос. — Открывай! Заснул, что ли?

Голос был странный — глухой, низкий, хрипловатый, какой-то… нечеловеческий. По двору заметались лучики света, прошаркали торопливые шаги, негромко стукнул отпираемый засов. Гнус обменялся с кем-то парой коротких реплик, потом зазвякала сбруя, мягко затопали копытами пофыркивающие кони, проскрипела по двору деревянными колесами телега. Загремел цепью и разразился запоздалой руганью нерадивый сторож Малыш. Хриплый голос раздраженно велел:

— Заткни своего пса, слышишь! Или я сам его щас заткну твоей вшивой башкой!

— Цыц, Малыш! — просипел Гнус. — Умолкни!

Раздался странный свист и смачный шлепок — и лай Малыша, скомканный и оборванный, разом умолк, сменился жалким испуганным скулежом.

Гарх, по-прежнему сидя на подоконнике, забившись в угол и спрятавшись за створкой ставни, настороженно наблюдал за происходящим во дворе. Нечищенная лампа, которую Гнус держал в руках, не светила — светилась, самодовольная, на радость разве что ночным мошкам, и ворон, и без того подслеповатый в темноте, с трудом сумел разглядеть, что неожиданные пришельцы — их было пятеро — как на подбор крепки, могучи и широки в плечах. Чуть поодаль, возле забора, смутно вырисовывались силуэты не то мулов, не то каких-то низкорослых вьючных лошадок, две из которых были запряжены в пустую телегу. Гнус с раздраженным шипением потер закопченное стекло лампы рукавом.

— Ступайте в дом, поговорить надо, дело есть… Что-то ты сегодня припозднился, Каграт.

— Не потей, Гнус. Суетишься, как девица на выданье, — проворчал в ответ Каграт. — Что у тебя там за «дело» такое? — Его мощная фигура на секунду попала в пятно света от лампы, и Гарх сумел-таки хорошо его разглядеть — и разом испуганно обмер с макушки до кончика хвоста.

Его худшие опасения подтвердились. И Каграт, и четверо его спутников определенно являлись не людьми — орками.

Это были уруки. Темнокожие, рослые, крепко скроенные. Облаченные в штаны из плотной кожи