Высокий, жилистый мужчина с орлиным носом, большими глазами на выкате и длинными пальцами с маникюром, де Ларрен напоминал Жана Кокто, разделяя с ним пристрастие к театральности. Движимый беспокойной, нервной энергией, Ларрен, по свидетельству его подруги Виолетт Верди, имел странную, отвлекающую привычку по-птичьи дергать головой в разговоре. При этом он был наделен природным шармом, талантом, умением оживлять любую беседу и с легкостью вовлекал в свою орбиту людей. Сетей Ларрена не избежала и графиня Жаклин де Риб. Светская львица стала его любовницей, сторонницей и, по мнению одного из друзей, не в последнюю очередь «трамплином для успеха в обществе». По словам Клары, «он был сумасшедшим и очаровательным, его все и всюду приглашали».

Но поскольку звездой в тот момент был Рудольф, Раймундо сам начал его обихаживать. Его первое впечатление не было позитивным. «Мужик!» – только и сказал он Кларе и Пьеру после знакомства с Рудольфом. Но де Ларрену все-таки хотелось узнать мнение молодого экзотического русского о его труппе, и он пригласил Нуреева к себе в гости. «Веди себя прилично, – предупредил его заранее Лакотт. – Раймундо очень тонкий, изысканный человек». Во избежание каких-либо досадных оплошностей он также попросил Рудольфа не говорить Раймундо того, чем успел подлиться с ним: по мнению Рудольфа, декорации и костюмы де Ларрена для «Спящей красавицы» были слишком кричащими и картинными.

Увы, едва они оказались в отделанных серым бархатом стенах квартиры де Ларрена на улице Бонапарта, Рудольф выложил хозяину все, что думал о его труппе. Де Ларрен в свою очередь раскритиковал оформление и костюмы Кировского театра. Разозленный его замечаниями, Рудольф схватил с ближайшего стола хрустальную вещицу, водрузил себе на голову и объявил всем собравшимся: «Смотрите! Костюм Раймундо де Ларрена». Это не произвело впечатления на хозяина, он просто сделал вид, будто ему смешно. А потом сказал Лакотту: «Я же вам говорил – он не джентльмен».

«Тайные» отлучки Рудольфа не остались незамеченными среди его коллег-артистов. «Поклонники увозили его в своих автомобилях, и мы понятия не имели, ни куда он поехал, ни что с ним происходит, – рассказывала Марина Чередниченко. – Мы возвращались по вечерам, и наш директор говорил: “Его опять нет”. Впрочем, полуночничал не один Рудольф. Как-то ночью, когда Стрижевский готовился отчитать его за возвращение в четыре часа утра, перед ним вдруг возникли Дудинская и Сергеев.

«А почему вы им свои нотации не читаете? – поинтересовался Рудольф. – Почему им можно приходить в четыре утра, а мне нет?»

Стрижевский смерил его холодным взглядом: «Это вас не касается».

Без ведома всех остальных членов труппы он уже известил Москву о неподобающем поведении Рудольфа. Нуреев «установил близкие отношения с политически подозрительными людьми», докладывал Стрижевский в КГБ, в частности с «неким Лареном, театральным бизнесменом и балетмейстером» и «Кларой Сан, женщиной сомнительного поведения, и другими элементами из числа артистической богемы»[120]. Более того, «Нуреев грубо нарушал дисциплину, пренебрегал интересами коллектива, систематически проводил время вместе со своими новыми знакомыми, являясь в гостиницу глубокой ночью». По мнению Стрижевского, Нуреев стал представлять собой угрозу для безопасности. В ожидании инструкций Стрижевский усилил бдительность. Но «Рудику было на это наплевать. Он продолжал заявляться под утро, ну и все в таком духе», – вспоминала столь же неординарная Алла Осипенко, обворожительная балерина, всегда говорившая все прямо и начистоту (в Париже доверие Рудольфа к ней возросло). В Ленинграде Нуреев ни разу не танцевал с Осипенко, но в Париже они несколько раз танцевали вместе «Лебединое озеро». Поражавшая своими длинными гибкими ногами и руками, изящным сложением и обостренной музыкальностью, Осипенко, по мнению одного советского критика, восхищавшегося загадочностью ее танца, «напоминала необыкновенный тропический цветок на длинном стебле»[121]. Удостоившись премии имени Анны Павловой во время своей предыдущей поездки в Париж в 1956 году, Осипенко завоевала себе авторитет на Западе еще до парижских гастролей Кировского. Наряду с Ириной Колпаковой она быстро стала их звездой.

Осипенко не обращала внимания на недовольство коллег и начальства Нуреевым. Она прекрасно помнила, во что раздули его опоздание на поезд в Киеве, когда Рудольф поехал посмотреть собор. Знала она и другое: если большинство артистов тратили свои франки на покупку шарфиков, духов, брелоков и прочих безделушек, чтобы перепродать их потом дома, Рудольф вкладывался в парики, балетные туфли и костюмы – свой «рабочий инвентарь». Однажды после репетиции Нуреев попросил Симона Вирсаладзе, главного художника Кировского, поехать с ним в магазин тканей и помочь с выбором «лайкры» для его костюма в «Легенде о любви». Он все еще надеялся исполнить роль, созданную для него Григоровичем. Поскольку дома лайкру купить было невозможно, Рудольф хотел получить от Вирсаладзе совет по поводу верного оттенка.

«Он очень странный, – заметил Вирсаладзе в разговоре с Осипенко после той поездки. – Возможно, и характер у него вспыльчивый, и за поступками своими он порой не следит, но на моей памяти он первый из танцовщиков попросил меня поехать с ним и выбрать ткань для костюмов. Знаете, что он сказал? «Я мечтаю станцевать в “Легенде” и хочу, чтобы мой костюм был лучший». Все говорят, будто Рудик – грубиян. Но посмотрите, какой он на самом деле».

Вместе с Кларой Нуреев побывал также в книжном магазине «Галиньяни» на улице Риволи. Когда Клара завела его внутрь, Рудольф решил, что это библиотека. «Здесь можно купить книги?» – недоверчиво спросил он ее, листая альбомы Гойи, Мане, Пикассо и – к великому изумлению Клары – обсуждая каждого художника со знанием дела. Оставшиеся франки (за каждое выступление артисты получали «гонорар», эквивалентный десяти долларам) Нуреев потратил в роскошном магазине игрушек «Au Nain Bleu»[122] на улице Сент-Оноре. Там он приобрел дорогой электрический поезд, с которым сначала вдосталь наигрался сам. Соловьев порадовался этой покупке не меньше Рудольфа; оба просидели почти всю ночь, наблюдая за тем, как поезд бежал вверх-вниз и поворачивал по игрушечной колее, разложенной на полу в номере.

Но уже на следующий вечер все услышали крики, разносившиеся из их номера. Утром в классе забродили сплетни. По одним слухам, Соловьев вытолкал Рудольфа в коридор после какого-то спора. А кое-кто даже утверждал, будто Нуреев и Соловьев делали друг другу массаж и, когда Нуреев попробовал «подкатить» к Соловьеву, тот в порыве гнева вышвырнул его из номера. Но никто не признался, что лично слышал ссору или видел драку. По свидетельству Аллы Осипенко, хотя откровенных сплетен о гомосексуализме Нуреева прежде не ходило (а все, кто хоть как-то интересовался сексуальной жизнью Рудольфа, допускали его любовную связь с Кургапкиной),