Шрифт:
Закладка:
Уваров поддержал избрание Пушкина в Академию. Но столкновение между ними в конце концов стало неизбежным. Первые признаки конфликта появились сравнительно рано.
Если верить воспоминаниям Греча, Уваров, будучи в гостях у Оленина, сказал о Пушкине: «…он хвалится своим происхождением от негра Аннибала, которого продали в Кронштадте (Петру Великому) за бутылку рома». Булгарин запомнил пропитанные ядом слова и повторил их666.
Нападки Булгарина побудили Пушкина написать стихотворение «Моя родословная», мимоходом задевшее Уварова. В «Моей родословной» сказано: «Не пел с придворными дьячками, В князья не прыгал из хохлов». Эти слова прямо затрагивала семью президента Академии, который был обязан карьерой браку с дочерью министра просвещения Алексея Кирилловича Разумовского, фаворита императрицы Елизаветы, певшего в придворном хоре.
Цензуру сочинений Пушкина осуществляли два ведомства – Министерство просвещения и III Отделение. Система двойной цензуры отличалась редкой неповоротливостью. 22 августа 1827 г. через Бенкендорфа царь выразил соизволение на публикацию «Стансов» в свою честь. Главный цензурный комитет взялся за дело с большим запозданием: 18 ноября 1827 года. Было постановлено передать «Стансы» на «разрешение» министра. Только 23 ноября Уваров разрешил печатать стихи667.
Министр Уваров был сторонником жёсткой цензуры. Булгарин точно передал его слова, сказанные уже после гибели Пушкина: «Уваров явно говорит, что ценсура есть его полиция, а он – полицмейстер литературы!»668
9 апреля 1834 г. на рассмотрение министру была представлена поэма Пушкина «Анджело», и он собственноручно вычеркнул из текста 8 стихов, противоречивших, на его взгляд, духу православия. Используя предоставленную ему власть, Уваров распространил цензуру Министерства просвещения на все сочинения Пушкина669. Послушным исполнителем его предначертаний стал князь Дондуков-Корсаков, председатель Петербургского цензурного комитета.
Выход в свет «Истории Пугачёвского бунта» послужил новым поводом для раздора. Пушкин писал в своём дневнике в феврале 1835 г.: «Уваров большой подлец. Он кричит о моей книге как о возмутительном сочинении. Его клеврет Дундуков… преследует меня своим ценсурным комитетом. Он не соглашается, чтобы я печатал свои сочинения с одного согласия государя. Царь любит, да псарь не любит. Кстати об Уварове: это большой негодяй и шарлатан»670. Пушкин пренебрёг царской «милостью», истребовав себе право проходить цензуру на общих основаниях. И царские «псари» – цензоры и министры немедленно набросились на него.
В апреле 1835 г. поэт написал письмо Бенкендорфу с просьбой о заступничестве: «Я имел несчастье навлечь на себя неприязнь г. министра народного просвещения» и пр.671
Письмо не было отослано адресату. Шеф жандармов был известным недоброжелателем Уварова, но в деятельность его департамента вмешаться не мог. 16 апреля 1835 г. Бенкендорф пригласил поэта к себе для беседы, но о чём они говорили, в точности не известно.
Цензурные притеснения вызвали у Пушкина взрыв ярости. Он написал оскорбительную эпиграмму: «В Академии наук заседает князь Дундук». (Князь не имел никаких учёных трудов, но занял пост вице-президента Академии наук благодаря протекции Уварова, с которым его, по слухам, связывал порок.) Эпиграмма не была опубликована, но ходила в обществе в списках. Толковали, будто министр потребовал Пушкина к ответу, сказав: «Утверждаю, что Вы сочинитель сей эпиграммы», на что получил ответ: «Я признаю моими стихами токмо те, под коими написано моё имя». Толки эти были записаны московским почт-директором А. Булгаковым, человеком осведомлённым672.
В письме Дмитриеву Пушкин примерно тогда же писал: «…Уваров фокусник, а Дондуков-Корсаков его паяс… Один кувыркается на канате, а другой под ним на полу»673.
Столкновение с могущественным министром таило в себе опасности, которые Пушкин до поры до времени недооценивал. 28 августа 1835 г. он обратился в Главный комитет цензуры со «всеуниженным вопросом: какую новую форму соизволит он предписать мне для представления рукописей моих в типографию?» На насмешку Уваров ответил насмешкой. 26 сентября он направил поэту казённую отписку с уведомлением, что отныне большая часть его сочинений будет подвергаться министерской цензуре, а именно, рукописи, издаваемые «с особого высочайшего разрешения», будут печататься независимо от цензуры министерства, но все прочие издания – на основании Устава о цензуре будут рассматриваться и утверждаться в Цензурном комитете «на общих цензурных правилах»674. Николай I мог просмотреть лишь небольшую часть написанного Пушкиным. Прочее переходило под контроль Уварова.
Копию уваровского письма Пушкину Министерство просвещения отправило в III Отделение. Возражений со стороны жандармерии не последовало.
31 декабря 1835 г. Пушкин направил царю на одобрение «Записки Моро-де-Бразо» со своими комментариями. Николай I читал их и нашёл «любопытными»675. Но в конце декабря Пушкин напечатал памфлет на министра просвещения. Самодержец стал на сторону сановника. Выражая своё неудовольствие строптивому поэту, император оставил его обращение по поводу «Записок Моро-де-Бразо» без ответа.
Ода «На выздоровление Лукулла» была посвящена взаимоотношениям между Уваровым и ротмистром Кавалергардского полка графом Д.Н. Шереметевым. Известный богач Шереметев перенёс в 1835 г. тяжёлую болезнь. Уваров доводился роднёй бездетному ротмистру. Когда в столице разнёсся слух о смерти графа, министр потребовал опечатать его дом и всё имущество. Больной выздоровел, и поведение Уварова стало предметом злых шуток при дворе. Граф Юлий Литта, старший обер-камергер двора и непосредственный начальник камер-юнкера Пушкина, не постеснялся бросить обвинение в глаза министру. Эпизод был изложен князем Вяземским в письме от 25 октября 1835 г.: «Здесь было разнёсся лживый слух о смерти богача Шереметева… В Комитете министров кто-то сказал, что у него скарлатинная лихорадка. „А у вас лихорадка ожидания“ сказал громогласным голосом своим Литта, оборотившись к Уварову, который один из наследников Шереметева. Уж прямо как из пушки выпалило»676. О скандале в Комитете министров заговорили при дворе. Пушкин поспешил переложить летучее слово обер-камергера («лихорадка ожидания») в стихи. В оправдательном письме Бенкендорфу (точнее, в черновике письма) поэт писал: «…анекдот получил огласку и… я воспользовался поэтическим выражением, проскользнувшим на этот счёт»677.
Анекдот об Уварове был известен узкому кругу. Стихи Пушкина ославили министра по всей стране. К выздоровевшему Шереметеву обращены были следующие строки Оды:
…наследник твой,
как ворон, к мертвечине падкий,
Бледнел и трясся над тобой,
Знобим стяжанья лихорадкой.
Дерзкая сатира на ближайшего помощника царя, всесильного вельможу была встречена с восторгом в либеральных кругах. Бывшие «Арзамасские братья» давно осудили «Старушку» за карьеризм.
А.И. Тургенев писал по поводу Оды: «Биографическая строфа будет служить эпиграфом всей жизни арэамасца-отступника. Другого бы забыли, но Пушкин заклеймил его
