Микола подошел к стоящим у входа в лавку Федору и его сыну. Суздалев намеренно держал от них дистанцию, показывая всем видом, что убийство, тем более неумышленное, какого-то поляка недостойно внимания его особы.

– Что думаешь, казак? – спросил староста. – Как ситуацию будем спасать?

– Как? Ты же сам знаешь, Федор, – ответил Микола. – С помощью Божией. Уж Он не оставит без ответа.

– Это ясно как день, – согласился Федор. – Но для нас это все настолько неприятная ситуация, что боюсь, как бы народ недовольства к вам не выказал. А там уже, не дай Бог, до бунта не далеко.

– Брось, Федор, какой бунт?! – Микола сделал отмашку рукой. – На Пахоме вашем вряд ли вина лежит. Поручика этого, зашибленного, знаю. С дружками своими, как мы только в море вышли, так чудить начали, гульбища устраивать. Вот и догулялся.

– Видишь, – заметил староста. – Ты тоже в невиновности нашего не уверен, раз «вряд ли» говоришь.

– Ты меня, друже, на слове не лови, – серьезно заметил казак. – Разберемся. Нам сейчас всем нужно спокойствие сохранять. Поляки хоть умом не блещут, да и в военном деле они так себе, но гонору хоть отбавляй. Здесь или дипломатия нужна, или же наотмашь, как шашкой.

Староста с сыном удивленно посмотрели на Билого, мол, как это наотмашь. Микола не ответил, лишь снова махнул рукой, будто врага шашкой располосовал:

– Как-то так.

Староста покачал головой. Михайло же, будучи человеком, силой не обиженным, все же слегка напрягся и подался назад. В глазах у казака блеснуло что-то звериное, нечеловеческое. Подобно тому, как волк смотрит. Михайло вспомнил невольно, как с товарищами на волка ходил. Сколько любви к воле было в глазах у животины и как он дорого продал свою жизнь, ранив двух охотников, прежде того как принял смерть от ножа Михайлы. Вот и в этом казаке – сыне предгорной Кубани в это момент чувствовалось то, что было в волке.

– Ты со мной? – спросил Билый стоящего в стороне с делано скучающим видом Суздалева.

– Да что я там не видел?! – отмахнулся Иван. – Мертвяк и есть мертвяк. Нам бы не задерживаться, а дальше отправляться. На корабле ждут. Время, Николай Иванович!

– Подождут, – сухо отозвался Микола. – Успеется.

В нем снова проснулся звериный инстинкт. Кровь забурлила в жилах. Как хищник чувствует добычу, так и он, потомок черноморских казаков, пластун, будто испил густой, обжигающей смеси из чаши азарта.

– Так не пойдешь? – снова переспросил Билый, замедляясь.

Суздалев молча мотнул головой.

– Как знаешь, – безразлично заметил казак и, слегка отодвинув одного из стоящих на посту матросов, уверенно толкнул дверь в лавку. Федор прошел следом. Сын же его остался снаружи, чтобы выполнить указание отца.

– Присмотри за тем, чтобы люди не шибко-то горланили.

Но на удивление, несмотря на сложившуюся ситуацию, по большей степени спровоцированную чужаками, население поморской деревни, те, кто собрался на территории у торговой лавки, старались сохранять спокойствие. Все были уверены в невиновности Пахома, косвенно виня в случившемся погибшего поляка и остальных гостей деревни.

– Сколь лет жили-поживали в мире и ладу. Горя не знали. А тут нагрянуло лихо, не разгребешь теперь. Занесла гостей столичных нелегкая.

Но все это было сказано без злости и ненависти. Вера глубокая, крепкая все же помогала справиться с эмоциями. Михайло видел это, понимал все и поэтому не мешал соплеменникам судачить. Главное, чтобы искра ненависти не вспыхнула. Суздалев, проводив взглядом Миколу, вошедшего в торговую лавку, достал папиросу, привычно стукнул о палец, чиркнул спичкой, затянулся, слегка запрокинув голову выпустил ароматный дым турецкого табака, подошел к лежащему на земле сухому стволу дерева, несколько раз, без всякого смысла, толкнул его ногой, сел, изредка пуская кольца дыма. Задумался. Обо всем понемногу. О жизни и смерти, вере, дружбе, о семье. Мысли обо всем об этом, как палитра красок, складывались в одну четкую, ясную картину ближайшего будущего. Что-то изнутри, там, где находится сердце, – несущее жизнь всем органам тела, подсказывало ему – графу Суздалеву, любимцу столичных женщин, баловню судьбы и, несмотря ни на что, бравому офицеру, даже не подсказывало, а кричало: «Остановись! Жизнь коротка! Не трать ее впустую!» Суздалев глубоко затянулся, поперхнулся и зашелся в неистовом кашле.

– Дядя, тебе плохо?

Маленькая рука мягко коснулась его головы. Суздалев открыл мокрые от кашля глаза. Перед ним стояла девчушка лет семи, одетая, как, впрочем, и все ее соплеменники, в савик и малицу, на ножках мягкие меховые сапожки, голову покрывал теплый пуховый платок. Небесной сини глаза серьезно, с искренней заботой глядели на него. От этого взгляда стало так тепло на душе, что захотелось обнять весь мир и вернуться вновь в детство. Без забот и тревоги. Где нет зла, куда не заглядывает костлявая смерть.

– Все хорошо, милая девочка. – Суздалев протянул руку к девчушке, чтобы погладить ее в ответ. Та убрала смущенно голову и, развернувшись, быстро отбежала к стоящей недалеко матери. Суздалев улыбнулся. Впервые за последнее время по-детски искренне. «Какая красавица!» – подумал про себя, глядя на мать девочки. Поймал себя на мысли, что впервые залюбовался женской красотой без вожделения. Поморка слегка улыбнулась в ответ, прижимая к себе девчушку. Иван, положив правую руку на сердце, слегка склонил голову, выражая благодарность за заботу. Девчушка смутилась вновь и, отвернувшись, крепко прижалась к матери.

– Ваше право, жалуйтесь, – донеслось до слуха графа. Он посмотрел в сторону, откуда доносился голос. Боцман направлялся к торговой лавке, возле него вьюном крутился поручик Огинский, говоря невнятно и размахивая руками. Прислушался. – Кто-нибудь, сопроводите поручика. Пусть его благородие отдохнет!

Один из матросов, стоящих на посту у входа в торговую лавку, подошел к Огинскому и, указывая рукой, громким басом произнес:

– Прошу, ваше благородие.

Видимо, голос матроса прозвучал довольно убедительно для протрезвевшего поручика. Тот не стал сопротивляться и, ведомый матросом, убрался восвояси.

Боцман вошел в торговую лавку, широко раскрыв дверь. Билый сидел на корточках возле бездыханного тела Заславского. Староста негромко говорил с Пахомом. Владелец лавки раскладывал по полкам рыболовные снасти, лишь краем уха прислушиваясь к тому, что происходило в помещении. Боцман молча посмотрел на казака. Тот в ответ покачал головой:

– Все сходится. Именно так и случилось, как рассказывал сын старосты. – Микола посмотрел на Федора, тот кивнул головой, подтверждая сказанное. – Положение, в котором находится тело, указывает на это. К тому же поручик не отличался крепостью тела. Батогом перешибить можно было. С Пахомом я тоже переговорил, и владелец лавки подтверждает, что Заславский, войдя внутрь, был в весьма подпитом состоянии. По причине затуманенного спиртным сознания или ввиду природной глупости надумал наш поручик