подданным, как им следует жить. По-видимому, это неизбежно приводило их к мысли о том, что народ слишком своеволен, так как время от времени происходило массовое сопротивление. Когда перебои с продовольствием вызвали рост цен в Монреале, женщины вышли на улицы, требуя вмешательства королевской власти. В 1744 г. в Луисбуре взбунтовались солдаты, а сельские абитаны часто отказывались выполнять для Короны или сеньоров свои трудовые повинности. Тем не менее в ходе народных протестов существующее общественное устройство и система управления редко, а точнее, никогда не ставились под сомнение. В каждом приходе представители королевской власти, от губернатора до капитана милиции, доносили до народа волю короля, но никогда не делали обратного. Люди могли роптать, когда губернатор отправлял фермеров на строительство военных объектов, когда интендант устанавливал фиксированную цену на пшеницу или когда духовенство требовало десятину, но мало кто сомневался в их праве так поступать.

Католичество было основой общественной жизни. Права немногих проживавших в колонии протестантов были жестко ограничены, поучения церковных иерархов — строгими и аскетическими — порицались даже на танцы. Конечно, исполнения этих требований священники не всегда могли добиться. Власти вскоре избавили себя от клерикального доминирования, и вольнодумцы из аристократии могли не обращать внимания на церковный диктат: в 1749 г. группа дворян осмелилась просить монреальского кюре сдвинуть время утренней службы в Пепельную среду[155], чтобы им было удобнее заглянуть в церковь по дороге домой с бала у интенданта по случаю Жирного вторника (Марди Гра)[156], продолжавшегося всю ночь. Даже сельские священники сетовали на распущенность, суеверия абитанов и на их нежелание платить церковную десятину. Но даже когда власть Церкви над мирянами существенно ослабла, народ в целом сохранял веру и исполнял религиозные обряды. Церковь участвовала в самых разных событиях, таких как рождения, похороны и свадьбы, что было обязательно, но также и в праздновании военных побед, работе больниц и школ, в проведении благотворительных акций и деятельности ассоциаций ремесленников. И сами приходские богослужения, и проводившиеся сразу после них собрания прихожан являлись важными событиями в жизни каждой общины.

В быстро растущей и развивавшейся колонии у людей всегда существовала возможность изменить свою судьбу. Несмотря на отдаленность многих внутренних районов от побережья и малое число иммигрантов после 1680 г., Новая Франция использовала благоприятный фактор внешних связей и географическую мобильность. Квебек поддерживал торговые контакты с Францией, а позднее и с колониями на Атлантическом побережье. Расположенные на разных концах Новой Франции Луисбур и Монреаль поддерживали регулярные, хотя и не всегда законные контакты с прибрежной Новой Англией и с пограничными областями колонии Нью-Йорк, так что немногочисленные люди, новости и товары перемещались туда и обратно. Внутри самой колонии в течение всего XVIII в. развивалось сухопутное и речное сообщение. Необходимость осваивать новые земли приучала к мобильности даже семьи фермеров, но лишь меньшинство колонистов находили себе пару за пределами своих общин. Торговля пушниной, конечно же, всегда могла завлечь молодых мужчин на Запад, где малая часть из них обосновывалась в индейских племенах и в сообществах метисов либо могла привести своих жен в небольшие поселения, растущие в районе Великих озер и в верховьях реки Миссисипи.

Тем не менее любое общество, в котором большинство населения живет за счет натурального хозяйства, меняется очень медленно. Сельская Новая Франция была в массе своей неграмотной, и даже в городах грамотность становилась уделом тех немногих, для кого она была жизненно необходимой. Грамоту изучали те, кто собирался стать священником, хотел повысить свой социальный статус или овладеть практическими знаниями, требовавшимися для деятельности в качестве ремесленников и торговцев. Существовали коммерция и промыслы, и местами они даже процветали, но это была торговля, которая вполне вписывалась в некоммерческое общество, а отнюдь не тот революционный капитализм, рост которого угрожал основам традиционной экономики. Несмотря на то что Новый Свет обладал множеством возможностей для модернизации, XVIII в. являлся свидетелем того, как колония, расположенная в долине реки Св. Лаврентия, созревая, становилась очень малоподвижным и традиционным обществом.

Родиться на ферме означало быть практически обреченным на жизнь, полную (по нашим представлениям) однообразия, невежества и каторжного труда. Внутри этого малоподвижного и взыскательного мира каменщики, вояжёры, абитаны или их дети все же могли существенно улучшить свое положение благодаря труду, везению или очень успешному браку. И все же он мог быть очень жестоким к людям — как мужчинам, так и женщинам, — потерявшим свою социальную нишу. Большинство колонистов всю жизнь действовали в тех же условиях, в каких они рождались, находили пропитание, крышу над головой, средства к существованию и занимали положение в своем сообществе.

Война и завоевание

Удача, сопутствовавшая Франции в течение десятилетий после Утрехтского мира, способствовала возникновению конфликтов, положивших конец существованию Французской империи на Североамериканском континенте. В первой половине XVIII в. рост торговли пушниной в Новой Франции, ее сельское хозяйство и рыболовный промысел служили типичными примерами успехов французской коммерции как в европейской, так и в заморской торговле, распространившейся вплоть до Индии. В эти десятилетия идея создания французской коммерческой империи, которая могла бы охватывать весь мир, казалась вполне реалистичной, если бы она не сталкивалась с торговыми интересами Британии, которая преследовала ту же цель. Это подготовило площадку для конфронтации между двумя самыми могущественными имперскими и торговыми державами Европы XVIII в.

Противостояние началось в связи с тем, что Британия и Франция оказались втянутыми в общеевропейский военный конфликт 1744 г.[157] Хотя на карту было поставлено многое, эта война не переросла в полномасштабную англо-французскую битву за колонии. Британия оказалась в ловушке внутреннего кризиса, связанного с претензиями Красавчика принца Чарли на престол в 1745–1746 гг.[158], а старые европейские альянсы втянули обе державы в безрезультатную войну на континенте, которая в 1748 г. закончилась ничем. В Канаде маркиз де Боарнэ — пожилой военно-морской офицер, занимавший пост губернатора колонии с 1726 г., — не видел особой нужды поддерживать войну империй путем возобновления местных стычек там, где границы казались весьма прочными.

Единственно важные для Новой Франции военные события происходили в Луисбуре. За 30 лет французского правления Иль-Руайяль восстановил тресковый промысел Франции и ее военное присутствие на Атлантическом побережье, а разразившаяся война дала возможность применить эту силу. В 1744 г. французы из Луисбура захватили принадлежавший Новой Англии рыболовецкий пост Кансо в Новой Шотландии, едва не завладели Аннаполисом, где находился единственный британский гарнизон в Акадии, и стали организовывать каперские операции против британских судов. Даже в мирное время существование Луисбура вызывало неприятие в британских колониях в Северной Америке, особенно в Массачусетсе. Жители Новой Англии желали торговать в Луисбуре, но присутствие