— Бека — гад! — прорычала она. — Они ушли. Думают только о своей шкуре.

Наконец нора стала настолько широкой, что и я смог протиснуться туда. Перебравшись на другую сторону, я чуть не столкнулся в темноте с Лусхогом.

— Осторожней. Она внизу, вот тут, — сказал он тихо.

Я протянул руку и ощутил под ней чье-то холодное, неподвижное тело. Это была Чевизори. Она лежала на спине. Ее ноги погребла груда обломков.

— Она жива, — прошептал Лусхог, — но у нее наверняка раздроблены кости. Я один не могу ее вытащить оттуда. Помоги, — вид у него был совершенно подавленный.

Камень за камнем, мы стали осторожно высвобождать ноги девочки. Согнувшись под тяжестью очередного куска породы, который одному, действительно, было сдвинуть не под силу, я спросил Лусхога:

— А что с Раньо и Дзандзаро? Они живы?

— Вряд ли, — он кивнул на многотонную кучу угля, которая возвышалась над тем местом, где они обычно спали.

Оставалось только надеяться, что смерть настигла их во сне и они ничего не почувствовали. Но не думать о них мы не могли. Риск еще одного обвала заставлял нас торопиться. Чевизори застонала, когда мы убрали последний камень с ее левой лодыжки. Мы подняли ее на руки и понесли к лазу. Одна ее нога болталась, как тряпка, и Чевизори стонала при каждом нашем шаге, пока не потеряла сознание. Я пролез вперед, потянув ее за собой, а Лусхог подталкивал сзади. Хорошо, что она потеряла сознание, иначе не вынесла бы такого мучения. Когда мы выволокли ее под свет факелов, Смолах глянул на ее ногу и бросился в угол, где его стошнило.

— Еще кто-нибудь остался в живых? — спросила Крапинка.

— Не думаю, — ответил я.

Она на мгновение прикрыла глаза, а потом приказала нам быстро выходить наружу.

Обратный путь оказался настоящим кошмаром. Чевизори пришла в себя и стала орать от боли. В этот момент я желал только, чтобы нас всех раздавило разом, и никому потом не пришлось бы никого спасать. Измученные донельзя, мы осторожно положили девочку на склоне холма и устроились рядом. Говорить не хотелось. Раздался грохот еще одного обвала, и из шахты, словно последний вздох умирающего дракона, вырвалось облако черной пыли.

Притихшие от горя, мы ждали наступления ночи. Никто и не думал о том, что обвал может привлечь сюда людей. Лусхог заметил далеко внизу какой-то свет. Ничего не обсуждая, мы вчетвером подняли Чевизори и понесли вниз, к огню. Даже если костер развели люди, Чевизори нуждалась в помощи.

У огня обнаружился Бека. Он не стал извиняться за то, что удрал с холма, не стал оправдываться и объясняться. На наши вопросы отвечал недовольным ворчанием, а потом и вовсе велел, чтобы мы оставили его в покое. Луковка и Крапинка сделали шину для раздробленной лодыжки Чевизори и обвязали поверх курткой Лусхога, а Смолах натаскал листьев и укрыл ими бедную девочку, которая снова впала в беспамятство. Потом Луковка и Крапинка легли рядом с ней, пытаясь согреть теплом своих тел. Смолах ушел и вскоре вернулся с сухой тыквой, наполненной водой. Мы молча сидели вокруг костра, смотрели на огонь, стряхивая грязь и пыль с волос и одежды, и ждали рассвета, словно он мог принести облегчение. Мы оплакивали ушедших. Сначала Игель, потом Киви и Бломма, и вот теперь — Раньо и Дзандзаро.

Утро началось не ярким солнцем, а проливным дождем. Около полудня Чевизори пришла в себя и стала кричать, проклиная шахту, Беку и всех нас. Мы просили ее замолчать, но она успокоилась, только когда Крапинка взяла ее за руку и что-то стала шептать ей на ухо. Мы старались не смотреть в глаза Чевизори. Но и встречаться взглядом друг с другом мы тоже были не в силах. Нас осталось семеро. Я не мог в это поверить и пересчитал всех еще раз. Семеро.

Глава 27

Идея нелегально пересечь границу Тесс не только очень понравилась, но и придала медовому месяцу желанный эротический посыл. Чем ближе мы подбирались к границе с Чехословакией, тем больше страсти проявлялось в наших объятиях. В день, на который был запланирован переход, мы не вылезали из постели до полудня. Чем больше распалялась Тесс, тем сильнее во мне разгоралось желание узнать правду о своем прошлом. Каждый шаг на этом пути казался возвращением домой. Даже пейзаж здесь казался знакомым, словно все эти деревья, озера и холмы когда-то запечатлелись в моей памяти и сейчас мелькали в ней, как в кино. Дома, замки и соборы были точь-в-точь такими, какими я их себе представлял. А люди в гостиницах и кафе — в большинстве своем ясноглазые и светловолосые — выглядели так, словно были моими родственниками. Их лица звали в недра Богемии. Мы решили перейти границу в окрестностях небольшого немецкого городка Хоэнберг.

Замок, который стоял на восточной окраине городка, почти на самом берегу реки Эгер, был построен в 1222 году, потом разрушен, восстановлен, и несколько раз перестраивался. Последний раз — уже после войны. Мы с Тесс решили заглянуть туда. В этот солнечный субботний день мы оказались единственными его посетителями, если не считать молодой немецкой семьи с четырьмя маленькими детьми, которые крутились у нас под ногами.

— Извините, — сказала их мама на хорошем английском, — вы ведь американцы? Вы не могли бы сфотографировать нас на нашу камеру?

Меня немного огорчило, что в нас так легко распознать уроженцев Нового Света. Тесс понимающе улыбнулась, сняла с плеч рюкзачок и положила на землю. Семейство выстроилось у крепостной стены — детишки выглядели так, словно были моими братьями и сестрами, — и меня вдруг переполнило радостное и одновременно печальное ощущение того, что и я когда-то тоже был членом вот такой вот семьи. Тесс взяла фотокамеру и сделала несколько шагов назад, чтобы все они поместились в кадр.

— Igel! Vorsicht, der Igel[49] — закричали вдруг дети.

Мальчик лет пяти бросился к Тесс, замершей возле небольшой клумбы, и выхватил прямо у нее из-под ног маленький серый комочек.

— Кто это у тебя там? — Тесс наклонилась к просиявшему малышу, чтобы рассмотреть поближе существо, которое он держал в своих маленьких ладошках.

Это был еж. Все дружно посмеялись над предотвращенной бедой: Тесс чуть не наступила на зверька. Но я еле-еле зажег сигарету — так тряслись у меня от страха руки. Я не слышал этого имени уже лет двадцать. Да,