Шрифт:
Закладка:
В мрачном, сыром и тесном, как склеп, припоре стало весело. Точно потоком хлынул сюда свежий воздух, точно расступились стены, взвился потолок, и над рабочими засверкало ясное весеннее небо. Каменоломщики преобразились, ожили.
Так бывало с ними всегда.
Работают они каторжно по нескольку суток, не видят солнца и неба, глотают желтую известковую пыль и ламповую копоть, доводящую до одурения, дышат, и вдруг явится Цветок. Свежая, сияющая, игривая, она развеселит всех, и на каменных лицах расцветают улыбки.
Она и теперь, вырвавшись из объятий отца, достала из кармана дудочку, запищала и завертелась, как вьюн.
— Ну и девочка! — покачал седой головой старый каменоломщик. — Касаточка наша! Храни ее царица небесная. — И он издали перекрестил ее.
— Цветок, какая нынче погода? — спросили ее разом два каменоломщика.
— Ха-а-рошая. Солнышко! Пчелки летают! А тут у вас, фу!..
— Нехорошо у нас, точно! — согласились они.
— Мама вернулась из города? — спросил отец.
— Н-нет! А староста велел сказать тебе, что у него до тебя дело. Чего же, тятенька, не ешь? Я тебе супец принесла!
И, погнавшись с шумом и смехом за Жучкой, она вновь вьюном завертелась по припору.
IV
Каменоломщики сели завтракать. Они ели молча, вяло.
Несколько ламп, дымящих и выбрасывающих тучи сажи, бледными пятнами играли на их изжелта-черных лицах, на распиленных кусках камня и брошенных железных ломах.
— Как бы не сел! — сказал, задрав голову, один. — Поштуркать, что ли? Степа, дай лом!
Степа, мрачный каменоломщик, дал лом, и тот поштуркал потолок.
— Слаб? — спросил Петр.
— Совсем. Как сыр, мягкий. Вот и трещина! Еще!.. Утекать надо.
— Чего утекать! — недовольно заворчал Степа. — Покончим раньше с плахой.
— А если задавит!
— Меньше каменоломщиком, а то и двумя-тремя будет. Беда большая. Берегись не берегись, все равно под землей кончишь.
— Тятенька! — позвала Саша.
— Что?
— Плаху валить будете?
— Хочешь посмотреть?
— Да.
— Можно.
Петр встал, смахнул с курчавой бородки крошки и широко перекрестился.
— Много еще осталось подсекать? — спросил он Степу.
— Самый пустяк.
— Так живее!
Степа зарылся в мокрый песок и стал подпиливать короткой пилой у корня плаху. Другой ломом упорно и как дятел долбил ее вверху у потолка.
— Готово!
Стена шириною в сажень, вышиною в столько же, вырезанная со всех сторон, ждала, чтобы ее повалили.
Цветок из-за угла, куда отвел ее отец, с интересом следила за приготовлениями каменоломщиков. Ей не первый раз приходилось видеть, как валят плаху.
— Клади постель, жи-и-ва! — распоряжался Петр.
Каменоломщики натаскали гору песку, на которую должна была лечь плаха, и разровняли ее.
— Эх, кабы не был слой! — сказал Петр, указывая на предательскую коричневую жилку на плахе.
— Кажись, слой!
— Слой и есть! — вздохнул старый каменоломщик. — Боюсь, загремит.
— Не каркай, старый! — набросился Степа.
— Валить, что ли?!
— Вали!
У плахи по обеим сторонам стали двое, остальные поодаль, и в припоре сделалось сразу тихо, как в могиле. Слышно было, как бьются тревожно сердца у каменоломщиков, как потрескивают лампы и как далеко-далеко, в заброшенных припорах со странным шорохом осыпаются потолки и стены. Чуялось приближение торжественного момента.
— Господи, благослови!
Плаха дрогнула, закачалась.
— Беррегись!
Раздался треск. Плаха опрокинулась и легла на постель, родив густое облако пыли.
— А чтоб! — послышалось энергическое ругательство.
Облако разорвалось.
Каменоломщики стояли мрачные, злые, и у ног их валялась, рассыпавшись на десятки кусков, плаха.
— Вот она, каторга! — сверкнул глазами Степа. — Возились весь день, и что?!.
— Плох стал камень нынче, очень плох! — покачал головой старик. — Все слой да слой! Этак с голоду помрешь!
— И помрем!
Кто-то сзади обнял Петра. Он повернулся и увидел Сашу. Она прижималась к нему и ласково и с любовью заглядывала ему в глаза.
— Тятенька! Не горюй!
— Что ты?! Хочешь домой?
— Хочу!
Он с размаху вонзил лом в песок, взял ее за руку, и они пошли.
С уходом Саши в припоре стало еще мрачнее, тоскливее.
V
Петр, освещая дорогу, вел Сашу осторожно, часто приподнимая ее и перенося через валявшийся на земле бут — мелкий камень.
— А нынче, тятенька, потолок завалился. Чуть не задавило, — открылась Саша.
— Что ты? Где это было?!
— В первом проходе.
— Испугалась, девчурка?
— Нет! Жучка вот… Тятенька, Ванька обижает меня. Шла я к тебе, он — навстречу. «Ты, Ваня?» — спрашиваю. А он давай ругаться и Жучку мучить. Выдери его за уши!
— Будь покойна! А ты вот что, детка. Не смей больше ходить сюда. Ты или заблудишься, или задавит. Знаешь, — добавил он серьезно, — тут волки бегают!
— Правда? — улыбнулась недоверчиво Саша.
— Правда! И какие страшные, злющие. Съесть могут!
Вдали, в ста шагах, заблестел своим круглым отверстием выход.
— Тятенька! — вырвалась из его рук девочка — Я теперь сама пойду.
— Боюсь, заблудишься.
— Не бойся!
— Так ступай скорее!
Отец остановился и счастливыми глазами провожал ее. Она мчалась вместе с Жучкой к выходу.
— Скажи маме, — крикнул он, — что сегодня и завтра еще буду в мине! Пусть сама обед носит, тебя не пущает. — И он пошел обратно в припор.
Саша была уже у выхода. Вдруг Жучка повернула назад.
— Жучка, Жучка! — стала кликать Саша.
Но Жучка не слушалась.
Саша бросилась вдогонку.
Та вильнула в сторону. Саша тоже.
Жучка опять — в другую. Она шмыгала из галереи в галерею, сворачивая во все спутанные разветвления старого, заброшенного лабиринта.
— Жучка, Жучка! — не переставала гнаться и кликать глупую собачонку Саша.
Злой подземный дух тянул к себе вглубь и собачонку и девочку, как втянул в свои лабиринты не одного уже каменоломщика.
VI
Поздно вечером вернулась мать Саши из города.
— Где Цветок? — спросила она старушку.
— Не знаю. Была у батюшки, у старосты, учительницы, и нигде ее нет. Петр, должно быть, задержал ее у себя в припоре.
— В припоре? — удивилась мать. — Чего держать там ребенка. Простудить, что ли, хочет ее?
И она бросилась в мину.
Ощупью женщина нашла дорогу к припору.
— Где Цветок? — оглушила она мужа.
— Где?! Дома!
— Нет ее дома и на селе нет!.. Петр?!.
Каменоломщик побледнел.
С минуту длилось молчание. Муж и жена, бледные, страдающие, боялись высказать страшное подозрение.
— Она здесь! — через силу и глухо вымолвил Петр.
— Заблудилась!
Петр схватился за голову и бросился к выходу.
Там, где покинула его Саша, он припал к земле. На песке чернели незатертые следы ног и собачьих лапок. Они вели в лабиринт.
Петр дико оглянулся и, прежде, чем жена опомнилась,
