Шрифт:
Закладка:
Ксюха беспрекословно встала и отправилась на кухню.
Вряд ли Людвигу сейчас требовалась именно шоколадка. С тем же успехом он мог сказать: «Проверь, не забыл ли я выдернуть утюг из розетки». Или (если бы захотел побыть честным): «Свали на пару минут и дай мне пострадать в одиночестве».
Страдал он, к сожалению, в другом эмоциональном диапазоне – Ксюха не слышала даже отголосков эмоций. Но не замечать подрагивающие руки, обкусанные губы и усталый, загнанный взгляд не могла. Она же не бесчувственное бревно, в конце концов!
Поэтому Ксюха не торопилась.
Да и куда торопиться? Ведь надо сначала вскипятить чайник, потом заварить чай, дать ему настояться, разлить по чашкам. Найти печенье (не мог же этот шерстяной страдалец все сгрызть?) и шоколад (или мог?).
Дом, кажется, был с Ксюхой солидарен и воду нагревал раза в три медленнее, чем обычно. Еще и кухонную дверь заботливо прикрыл, чтобы дать Людвигу покурить. Запах, конечно, все равно просачивался, но слабый, едва ощутимый.
– Ничего, – пообещала Ксюха то ли себе, то ли Дому, – все будет нормально. Я придумаю, как его спасти. В крайнем случае помирю их с Тимуром, и тогда пусть спасает Тимур. Из меня же он эту гадость вытащить смог, значит, и из Людвига сможет. А Диане мы ничего не скажем, вот и все.
Тень, затаившаяся под холодильником, согласно заурчала. И чайник наконец-то забулькал. И даже печенье нашлось.
– Ксю, ты там поселиться решила? – раздалось из комнаты. – Так у тебя вроде своя спальня есть, зачем на кухне-то?
– Как зачем? Забаррикадируюсь здесь и буду тебе сладости выдавать по талонам или за особые заслуги. Иначе ты их слишком быстро съедаешь. Не хочешь на диете посидеть?
Ксюха подхватила кружки, убедилась, что обе руки теперь заняты, и цапнула пакет с печеньем зубами. Чтобы два раза не ходить.
– Спасибо, я уже посидел – и на диете, и в подвале, и в ошейнике. Не понравилось, в ближайшее время повторять не планирую.
Печенье не выпало только чудом. А с кружками чуда не случилось – левая дрогнула, и кипяток плеснул на пол. Спасибо, что не на руку. Ксюха осторожно выдохнула сквозь сжатые зубы и, стараясь не делать лишних движений, донесла чай до столика.
Уселась в кресло. И замерла в нем, закрыв лицо ладонями. Щеки пылали.
– Извини. Я нечаянно. Не подумала.
– Не драматизируй. – Людвиг дохромал до второго кресла, мимоходом дернув Ксюху за зеленую прядь волос. – Я не собираюсь носиться в обнимку со своим прошлым, совать его всем под нос и требовать особого отношения. Да, сидеть голодным в подвале было довольно неприятно. Да, мне не хотелось бы повторения. Ну и что теперь, не говорить об этом?
– Ну… хотя бы не шутить над этим?
– Если над болью и страхом не шутить, то как вообще жить?
Ксюха пожала плечами. Шутить над своими болью и страхом у нее пока не получалось, поэтому она просто избегала неприятных тем всеми способами. Можно сказать, она была чемпионом по избеганию с пятнадцатилетним стажем. Но каждому чемпиону порой выпадают поединки с более сильными соперниками – школьным психологом, девушкой из паспортного стола, учителями, новыми соседями, – которые обязательно спросят: «А где твои родители?», «Как зовут твоего папу?», «Почему ты стукнула одноклассницу?».
«Потому что она дура!» – ответила тогда Ксюха.
А могла бы сказать: «Потому что она подлетела сзади и закрыла мне глаза руками. Хотела устроить сюрприз, посмеяться, пошутить… Ничего плохого. Но дело было в туалете, рядом шумела вода, под ногами был мокрый кафель. Я дернулась от неожиданности, поскользнулась, испугалась, попыталась вырваться – и нечаянно разбила ей губу».
Совершенно нормальное объяснение, ничего такого. Возможно, никто не стал бы смеяться над ее испугом. Возможно, никто даже не удивился бы – люди постоянно пугаются всего подряд, вздрагивают или неловко дергаются. И, возможно, после этого в школе не говорили бы, что Фролова сумасшедшая и бросается на людей.
Но она так и не смогла сказать правду. Не смогла вслух признать собственный страх. А как можно над ним смеяться, вообще не представляла.
Людвиг смотрел на Ксюху так, словно видел ее насквозь безо всякого эмоционального резонанса и чтения мыслей. Смотрел без насмешки, спокойно и слегка сочувственно. Смотрел так, словно приглашал к разговору.
Поэтому Ксюха сделала то, что всегда делала в таких случаях, – сменила тему:
– То есть моя проблема с чужими мыслями – это реально талант такой? Не какое-то проклятье, побочный эффект от чужих чар или что-то типа того?
– Чаще всего – это врожденная особенность, частный случай эмпатии. – Людвиг цапнул со стола печеньку и послушно включился в игру, сделав вид, что в разговоре не было перерыва и никто из собеседников не уходил на перекур, на кухню или слишком глубоко в себя. – То, что ты очень эмпатичная девочка, даже не обсуждается, это безо всякой магии видно. Ты отлично улавливаешь чувства других людей и находишь к ним подход. Так что вопрос исключительно в том, почему эта способность не прорезалась раньше. Но и это легко объяснить: обычно магические всплески случаются как раз в переходном возрасте, в который ты благополучно вошла несколько лет назад и из которого, судя по всему, до сих пор не вышла. Это работает примерно так же, как эмоциональные перепады при гормональной перестройке.
– То есть утром эйфория, вечером депрессия, и непонятно, от чего это зависит?
– То есть проявляется весьма хаотично, да. Поздравляю, суть ты уловила.
Когда Людвиг начинал рассказывать, его голос звучал как-то по-особому, как у диктора или актера. Или как у хорошего преподавателя, привыкшего объяснять сложные вещи простыми словами. Ксюха украдкой позавидовала Тимуру (тому Тимуру из прошлого, который когда-то учился магии). Зато понятно, чего его в учителя понесло, – с таким-то примером перед глазами.
Пожалуй, Ксюха и сама не отказалась бы у Людвига поучиться, только вот…
– Но ты же сам говорил, что во мне нет магии!
– В тебе нет магической силы, которой ты могла бы управлять по своему желанию. Но у тебя совершенно точно обостренное восприятие: ты ощущаешь Дом, ты без проблем общалась с моей покойной бабушкой, теперь чужие мысли слышишь – все это разные грани одной и той же способности.
– Значит, бывают
