Коста сидел молча, катая в ладонях пустой кубок. Ситуация — хуже некуда. Нападение на имперскую провинцию и последующая показательная казнь родственника самого василевса — прямой повод к большой войне. Империя, хоть и истрепана непрерывными поражениями, все еще богата и сильна. И людей в ней гораздо больше, чем в Словении. Только в Анатолии десять миллионов человек живет. Хорошо, пусть сейчас семь… Африка — не меньше пяти миллионов. А еще есть Италия, Сицилия, Корсика, Сардиния, Кипр, Крит… Да во всей Словении людей чуть больше, чем в оставшейся европейской части Империи, в этом жалком огрызке. Только и спасает, что войско императора состоит из наемников, на которых вечно не хватает денег. А замордованное мытарями население биться не хочет и не умеет, в отличие от варварских народов, где каждый свободный муж — воин.

— Это не Григорий, — задумчиво сказал Коста, а Вацлав воззрился на него недоуменно и даже презрительно. Кто это, мол, поперек начальства свое мнение высказывает?

— Обоснуй, — наклонил голову Вацлав, который все-таки решил не спешить с выводами. Косту он ценил за быстрый и цепкий ум. А потому и взгляд его из презрительно-удивленного стал скорее заинтересованным.

— Тут что-то не так, — Коста так и катал в ладонях кубок, в котором давным-давно не было вина. — Не могу понять, что. Воняет от этого дела.

— Еще бы, — хохотнул Вацлав. — Дня три на жаре лежал, а то и все четыре. Поневоле завоняешь!

— Не пойму! Не пойму! — Коста обхватил голову. — Что-то во всем этом неправильно! Но что? Не могу поймать! Вот-вот схвачу, а мысль ускользает! Ловушка это!

— Да что не так? — насупился Вацлав.

— Эй ты! — просветлел лицом Коста, который схватил за хитон пробегавшего мимо служку. — Лист папируса принеси!

— Перепил, паря? — участливо сморщил служка рябую морду. — Тут тебе что, канцелярия сиятельного экзарха?

— Неси! — Коста показал ему серебряный кератий. — Бегом!

— Сию минуту, господин! — жадно протянул руку служка, но Коста благоразумно монету зажал в кулак.

Тем не менее, через четверть часа перед Костой лежал лист папируса, исписанный с двух сторон. На нем хозяин вел приход и расход. Физиономия служки выражала полнейшее равнодушие к судьбе местной бухгалтерии. Заказчик не просил, чтобы лист был чистым, а значит, он свой кератий заработал честно.

— На! — кинул монетку Коста, и служка ловко поймал ее, сунув за щеку ввиду отсутствия карманов. Косные жители Африки еще не переняли эту варварскую моду.

— Порви! — Коста сунул лист Вацлаву, и тот недоуменно уставился на него.

Впрочем, сын боярский не сказал ничего и молча рванул лист, приложив к тому немалое усилие.

— Ну? — спросил он, показывая на разорванный неровно лист. — Дальше что?

— А теперь у меня из пальцев попробуй его вырвать.

— Твою мать! — выдохнул Вацлав, когда и с третьей попытки проклятый папирус остался цел. Он же сделан из нескольких слоев травы, перекрещенных между собой. А свежий лист папируса довольно крепок. Никак не порвать его, случайно дернув из пальцев. Никак!

— Подстава! — мрачно констатировал он. — Кто-то решил нашими руками экзарха Григория убрать. Но кто и зачем?

— Не знаю, — так же мрачно ответил Коста, который, наконец, налил себе вина. — Да кто угодно! У него в столице врагов хватает. Он же брат императрицы Григории, жены младшего августа Константина. А кто у нас не любит Константина? Кто хочет его подставить? Кто мечтает расчистить дорогу своим детям? Правильно! Наша всемилостивейшая госпожа, императрица Мартина. Вот тебе и мотив. Надо ливийцев трясти. Нужен заказчик.

— Племя Аджер, — кивнул Вацлав. — Я займусь этим.

Глава 41

Пару недель спустя. Сентябрь 640 года. Братислава.

Владимир бежал в колонне вместе со всеми. Сегодня полоса препятствий и кросс, а вечером стрельба из лука. В голове мальчишки билась мысль: спасибо тебе, отец, что не позволил жить так, как хотела мама. Была бы ее воля, он до полудня валялся бы под собольим одеялом и обжирался медовыми пирожными. Дядьки из увечных воинов гоняли их с братцем Кием нещадно. Сразу с тех пор, как все поняли, насколько они промахнулись с Бериславом. Так что на кроссе Владимир не умирает, как братец, хоть и далеко ему до безродных мальчишек, а особенно до верного слуги Шишки, который и вовсе бегал наравне с лошадью. А по выносливости и коня позади мог оставить. Насколько был паренек внешне нескладен, напоминая длинными конечностями паука, настолько же оказался ловок и силен. А вот в стрельбе Владимир один из лучших, уступая лишь двум близнецам-обрам. Ну, так то не зазорно. Обрин рождается с луком в руках.

Грудь поднималась мерно, без всхлипа, как раньше. Трешка каждое утро и кросс в воскресенье, поневоле забегаешь. А на кроссе решается, кто всю следующую неделю будет репу на кухне чистить. Так что все выкладывались по полной.

— Воин Влад! — донеслось до него, когда кросс закончился, и выяснилось, что чисткой репы займется четвертый взвод.

Он лежал на траве, впившись взглядом в ярко-белое облачко, которое кокетливо распушило перистые бока. Облачко казалось ему очень красивым, да и небо было еще голубым не по-осеннему. Задержалось тепло в этом году, и бабье лето радовало мальчишек погожими деньками и усиленными тренировками. Скоро зарядят дожди, и до самой весны вместо кроссов будет у них грамматика и история с географией.

— Воин Влад! — в голосе взводного послышались угрожающие нотки. — Оглох?

— Я! — вскочил Владимир, очнувшись от созерцания небесной синевы.

— В штаб вызывают!

— Есть! — ответил Владимир и устремился к терему боярина Хотислава бегом, как и положено воину из молодых.

Он понял, зачем его позвали. Мама пришла. Она два раза в месяц приходила к нему и приводила сестер Радегунду и Власту. Наверное, приведет и сегодня. Раде скоро двенадцать исполнится, и тогда, по настоянию мамы, она поедет к мужу, в Аквитанию. Потому-то матушка и приводила сестру к нему, чтобы не забывал родную кровь. Впрочем, Владимир ошибся. Сегодня мама была одна, и он нетерпеливо подставил щеку для поцелуя. Нетерпеливо потому, что так быстрее все закончится. Владимир не любил телячьих нежностей. Он воин, а не мамкин лизунчик.

— Как твои дела, сыночек? — глаза Марии лучились любовью и нежностью.

Её сын рос