Я тихонько отворил дверь, и явил себя народу.

— Михаил Петрович! — завопили женщины, вскакивая и бросаясь ко мне, а мужчины разом прекратили спор.

Пока представительницы прекрасного пола целовали свое непосредственное начальство, Володя с Витьком неуверенно улыбались.

— Чего заробели? — усмехнулся я. — Чмокать вас точно не буду, и не надейтесь.

Пожав крепкую Володькину руку и вялую длань Виктора, я плюхнулся на диван к сотрудницам.

— Докладывайте!

— Топчемся на месте, шеф, — заворчал Киврин, скучнея.

— Ничего подобного! — мигом ощетинился Корнеев. — С «двигателем времени» — да, завал. Выход энергии есть, но расходуем мы — ого! — мегаватты, нацеживая — тьфу! — киловатты. Всё так, но вот с хронокамерами — прорыв!

— Да какой там прорыв… — кисло сморщился Володя.

— Настоящий прорыв! — повысил голос Витёк. — Осталось смонтировать новый эмиттер с интерфазником, и можно будет забрасывать образцы на дистанцию в трое-четверо суток!

— И что? — минорно спросил Киврин. — Да хоть на недельную дистанцию! На месячную! Что с того? Мы по-прежнему ничегошеньки не знаем о времени, как о физическом процессе! Ни бум-бум! Шеф, — оборотился он ко мне, — видели, мы вам в кабинет оттащили кипу материалов наблюдений?

— Видел, Володя, — кивнул я. — Всю субботу над ними чах… Рылся, как тот петух в навозной куче.

— И как? — насторожился Корнеев. — Нарыли жемчужное зернышко?

— М-м… Ну, не уверен, что нарыл, но… Кое-какие мыслишки мешали мне сегодня выспаться. Помните, еще в восьмидесятом лохматом году мы слали брусочки на две минуты в будущее? Сейчас дистанция иная, аж двое суток, а вопрос всё тот же, пускай и немного детский: и где же образец находится эти две минуты? Ну, или двое суток? Увесистый кусок бронзы исчезает в настоящем — и материализуется в будущем… — вскочив, я схватил маркер и провел черту по белой доске, отметив стрелку. — Вот тут — настоящее… — стило выписало жирную точку. — Вот тут — будущее, а образец перемещается как бы вне пространства! — две точки соединила дуга, выведенная под стрелой времени. — Спрашивается: где именно? И второй вопрос… Прежние модели хронокамер кое-что не учитывали, поскольку энергозатраты были мизерными. Сейчас они выросли на порядки — и проявилось одно занятное свойство… Дефект энергии!

— Да мы наблюдали его еще в позапрошлом году, — разочарованно протянул Корнеев. — Небольшая доля энергии, затраченной на локальное перемещение, пропадала в никуда.

— Верно, — улыбнулся я. — Предлагаю этому самому «никуда» дать более солидное название. Например, субвремя. Или лучше псевдовремя. А теперь… Читывали, небось, как фантасты лихо обходят световой барьер? Отправляют звездолеты в гиперпространство, и одним прыжком — за тысячу парсек! А если и для времени есть похожее состояние? То самое псевдовремя? Если именно через него перемещаются наши образцы? И последнее… — я сделал паузу, наслаждаясь тем, как электризуется атмосфера, как растет напряг. — А вдруг псевдовремя тоже снимет энергетический барьер? И мы запустим образец на дистанцию в пятьдесят, в сто лет?

Коллеги выдохнули, вдохнули — и бросились в бой…

Вторник, 30 апреля. День

Вашингтон, Капитолий

Военные борта заполонили аэропорт Даллеса, надо всем Вашингтоном барражировали истребители-перехватчики. В администрации Картера решили не мешать историческому процессу, и свозили делегации со всех штатов, не обидев даже Аляску и Гавайи.

В столице было тревожно, поэтому президент решился на беспрецедентные меры безопасности — в город вошли танки, а неблагонадежных негров загнали на РФК Стадиум. Улицы переполнились копами, вперемежку с местными отрядами самообороны, но Капитолий охраняли «избранные» — морпехи и ополченцы, амнистированные на днях.

Делегаты Конвента поднимались по восточной лестнице, взволнованные, и даже подавленные ответственностью, но не тормозили — решительно шагали в колонный зал Конгресса.

Делегация от Массачусетса скучилась в первом ряду. Ровно в полдень губернатор вежливо пихнул в бок Кеннеди, и выдохнул:

— Пора, Тэдди!

Сенатор послушно кивнул, и двинулся к трибуне. Сотни лиц белели перед ним, а гомон одурял.

— Дамы и господа! — вытолкнул Кеннеди, чуть склоняясь к микрофонам. — Впервые с конца восемнадцатого века мы созвали федеральный Конституционный Конвент… — галдеж к зале стремительно утихал, подавленный грозным шиканьем. — Двести девять лет тому назад наши праотцы породили на этом материке новую нацию, зачатую под знаком Свободы и посвященную суждению о том, что все люди созданы равными. Ныне мы снова ведем гражданскую войну, подвергающую испытанию вопрос, может ли наша нация, так зачатая и тому посвященная, долго просуществовать. Множество героев и героинь пало в бою, чтобы наша нация могла жить. И нам, живым, следует здесь посвятить себя великому труду миротворцев, дабы торжественно постановить, что смерть павших не останется тщетной, что наша нация, с помощью Божьей, обретет новое рождение свободы, и что правление народное, народом и для народа не сгинет с земли!

По залу прокатился ропот, рождая первые хлопки, и вот аплодисменты вернулись к трибуне прибойной волной одобрения.

С огромного составного экрана улыбнулась Синтия Даунинг.

— Леди и джентльмены! — разошелся ее голос, унимая шум. — Пускай некоторые из нас присутствуют удаленно, но мы все собрались здесь ради великой цели — вернуть американскому народу утраченное, преступно отобранное врагами нации — мир, счастье и свободу! Чтобы добиться этой великой цели, мы должны сменить извращенные и поколебленные устои — переписать Конституцию! Закон для всех! Свобода для всех! Счастье для всех!

Переждав шквал оваций, миссис Даунинг взяла деловитый, сухой тон:

— Предлагаю избрать председателем Конституционного Конвента человека, добрая воля которого и собрала нас здесь — автора «Бостонской декларации», мистера Эдварда Кеннеди!

Сенатор судорожно вздохнул, чувствуя, как колотится сердце.

«Вице-президентом при Синти мне не стать… — замельтешили суетные мысли. — А вот министром юстиции… Или вовсе госсекретарем…»

Делегаты Конвента, наполовину сенаторы и конгрессмены, наполовину представители заксобраний штатов, проголосовали единогласно.