крепыш, бывший шахтер, смотрел неприязненно: не хотелось ему уходить в новый полк. После представления командиры пожали друг другу руки на виду у противника. Войтенко информировал об обстановке, показал начертания хорошо видимого переднего края немцев, их огневые точки, среди которых была стационарная крупнокалиберная зенитная батарея. Она-то главным образом и била по нашим танкам прямой наводкой в предыдущей атаке. Через некоторое время Войтенко предложил Толмачеву уйти в укрытие. На это Николай Павлович ответил со смехом, что ждал такого предложения давно. Рассмеялся и Войтенко, поняв, что его замысел испытания «на выдержку» преемник разгадал.

Вскоре бригада вместе с артиллерией 10-й гвардейской дивизии провела 15-минутный огневой налет и наша пехота и танки пошли в атаку. Здесь И. Г. Войтенко продемонстрировал высокий класс стрельбы подручной батареей по пехоте противника. В это время фашистская стационарная зенитная батарея открыла огонь по наступающим. Пришла очередь и Толмачева показать свое мастерство. Быстро произвел он необходимые расчеты и, используя сопряженные наблюдения, уверенно провел пристрелку по графику, а затем перешел на поражение цели сосредоточенным беглым огнем подручного дивизиона. Видно было, как густо и точно ложатся снаряды. Наблюдались и прямые попадания в орудийные бетонные площадки и сами орудия. Наши пехота и танки, замедлившие было темп движения, вновь устремились вперед и овладели важным опорным пунктом на пути к Гдыне. Только после этого Войтенко и Толмачев подошли ко мне и доложили о сдаче и приеме полка. С тех пор они стали закадычными друзьями. Вместе с командиром 1300-го полка А. М. Шапиро их называли неразлучной троицей, а в шутку — «тремя богатырями». Бравые были командиры полков! Дружат они и по сей день.

...Бои между тем достигли наивысшего накала. Исключительно эффективно вели огонь орудия сопровождения, в число которых включались и гаубицы нашей 58-й бригады. Они наравне с батальонными, полковыми и дивизионными орудиями действовали непосредственно в боевых порядках штурмовых отрядов и групп. Пехотинцы помогали артиллеристам рыть орудийные окопы, перекатывать орудия и требовали побольше огонька.

Батарею старшего лейтенанта Н. С. Куриленко включили в штурмовой отряд, которому предстояло пробить брешь во вражеской обороне.

Гитлеровцы, вооруженные пулеметами и автоматами, засели в домах. Их поддерживала корабельная дальнобойная артиллерия.

Три орудия батареи Куриленко ударили по зданию. Над крышами встали столбы пыли, посыпались кирпичи. Но едва наша пехота поднялась, как стали бить вражеские пулеметы. И опять наводчики припали к панорамам, воздух содрогнулся от разрывов. Отлично действовали в этом бою наводчик Кожевников и командир орудия сержант Езов; сержант Козлов сам наводил и сам стрелял. Пехота снова поднялась в атаку. Вскоре фланговые части корпуса вышли к морю.

В ночь на 23 марта Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский обратился к немецким солдатам, оборонявшим Гдыню и Данциг, с предложением о капитуляции. В обращении говорилось: «...Железное кольцо моих войск все плотнее затягивается вокруг вас. Дальнейшее сопротивление в этих условиях бессмысленно и приведет лишь к гибели не только солдат, но и сотен тысяч женщин, детей и стариков».

Однако фашисты не вняли голосу разума и гуманности и продолжали сопротивление. Но они уже были обречены.

Впервые я увидел Константина Константиновича Рокоссовского на наблюдательном пункте командующего 19-й армией генерала В. З. Романовского. Маршал вышел из машины, высокий, подтянутый, с веселой улыбкой. Без всякой рисовки поздоровался со всеми офицерами и генералами, прибывшими к командующему армией за получением задач по штурму Гдыни на завтра.

Так вот он каков, наш кумир! Именно таким я себе его и представлял. К. К. Рокоссовский был одаренным полководцем. В нем сочетались дальновидность, стратегическая зрелость и выдающиеся организаторские способности. Маршалу были присущи также творческое дерзание и новаторская мысль. Он был одним из тех, кто смело ломал устаревшие каноны в военной науке, создавал и утверждал новое, передовое. И при этом — человек чудесной души, большого обаяния. Я всегда преклонялся перед такими людьми, как Константин Константинович Рокоссовский.

Командарм пригласил маршала в землянку. На улице остался начальник политуправления фронта А. Д. Окороков. Его окружили офицеры, завязалась непринужденная беседа. Когда беседа подходила к концу, я попросил разрешения обратиться по личному вопросу.

Я изложил начальнику политуправления фронта суть просьбы. 22 января погиб мой начальник штаба подполковник Иван Михайлович Глазычев. Его семья проживала в Ленинграде, и мы решили отправить все личные вещи вдове подполковника. Для этого я командировал в Ленинград его ординарца. Вскоре в бригаду прибыла финансовая комиссия фронта, которая решила, что я поступил незаконно. И вот на днях я получил приказ по фронту: командующий объявил мне выговор и приказал удержать с меня стоимость проезда ординарца в Ленинград и обратно. Дело, конечно, не в деньгах, а в наказании. Я попросил генерала А. Д. Окорокова, чтобы он доложил о моей жалобе маршалу.

— Садитесь и пишите рапорт, — подумав, ответил генерал. — Пишите на имя командующего фронтом. Я поговорю с маршалом.

Он ушел в землянку. Прошло совсем немного времени, как оттуда вышел адъютант.

— Полковник Скоробогатов? — обратился он ко мне. — Вас вызывает маршал.

К. К. Рокоссовский стоял, склонившись над длинным, заваленным картами столом. Я отрапортовал по всем правилам. Он положил цветной карандаш, поздоровался со мной, сел, откинувшись на спинку полевого кресла, и попросил кратко изложить суть дела.

И сразу же растаял лед официальности. Сколько доброты, душевной щедрости было в этом сильном, красивом человеке! Обращаясь к генералу Окорокову и командарму, маршал сказал:

— Комбриг проявил заботу о семье своего погибшего начальника штаба, а мы его за это наказываем... Некрасиво получилось. Вот так, по занятости, иной раз не вникнешь в суть дела, подмахнешь приказ. Будем считать вопрос исчерпанным.

Он повернулся к адъютанту:

— Передайте мое приказание подготовить проект приказа о снятии взыскания.

* * *

28 марта 1945 года войска 2-го Белорусского фронта после тщательной разведки системы огня противника и подавления его артиллерией приступили к ликвидации восточнопомеранской группировки гитлеровцев. Начался штурм Гдыни 40-м гвардейским стрелковым и 3-м гвардейским танковым корпусами при поддержке нашей артиллерийской дивизии. Больше половины артиллерии дивизии мы поставили на прямую наводку, тяжелые бригады были переданы непосредственно командирам 10-й и 102-й гвардейских стрелковых дивизий, которые использовали их в составе штурмовых групп.

Ранним утром 28 марта я ехал на новый наблюдательный пункт через огневую позицию 3-й батареи 1220-го артиллерийского полка. Моросил мелкий дождь, личный состав батареи работал в плащ-палатках.

— Какая задача вам поставлена? — остановив машину, спросил я командира батареи капитана Ф. А. Сарайкина.

— Выдвигаем орудия