На часах было почти десять, пора ложиться. Пока был в туалете, умывался, услышал стук. Как будто упало что-то, но не факт, что в квартире. Может, и у соседей. Стены фанерные, слышимость отличная.

Выйдя из ванной, Данила зашел в кухню попить воды. Света не включал, довольно и того, что лился из прихожей. В полумраке ему привиделось, что на стуле возле окна кто-то сидит. Кажется, на голове – острые уши, как у кота.

Данила поспешно включил свет, но стул был пуст.

Чертова Нюся. Заморочила голову.

Вода в графине была теплой и отдавала хлоркой, пить было невкусно, но после острого мяса мучила жажда. Когда ополаскивал чашку, почудилось, что возле ног кто-то прошел, коснулся колена. Прикосновение было холодным, неприятным. Данила посмотрел вниз, огляделся – никого.

«Устал, спать пора!»

Войдя в комнату, Данила обнаружил, что упало все-таки здесь, а не у соседей. Стоявший на журнальном столике высокий подсвечник в форме девушки с кувшином лежал на боку. Как он мог упасть? Не от ветра же. И ветра нет никакого, и слишком уж он тяжелый. Значит, стоял-стоял – и завалился на бок?

Выходит, так.

Диван был неудобный, слишком жесткий и узкий, но, повозившись, Данила нашел удобную позу и поплыл в сон. Где-то на окраине сознания маячила мысль, будто в комнате было что-то неправильное, но он не мог додуматься, что.

Правда, спустя несколько минут, уже почти уснув, Данила понял, что диван стоит у противоположной стены. Они с Леной были в этой квартире, когда Нюся только-только сняла ее, и Данила запомнил, что диван был справа, а старомодный шкаф – слева. Теперь они поменялись местами.

«Господи, значит, Нюся решила передвинуть, у нее вечно странные идеи! Только сама она не сумела бы, постаралась бы напрячь нас с Леной. Почему же промолчала?»

Выходит, попросила соседей. В кои-то веки придумала, как решить вопрос.

Даниле не хотелось думать об этом – хотелось спать.

Если уж совсем честно, то размышлять было страшновато. Это ведь могло означать, что Нюся не лгала насчет блуждающей по квартире мебели!

Данила все же заснул.

Снов он обычно никогда не видел, но в эту ночь все было иначе. Снилось, что Лена повязывает ему галстук. Затягивает все туже, туже, ему уже и дышать тяжело, а она все не прекращает.

«Перестань!» – силится сказать Данила, но не может, с ужасом замечая, что глаза у жены желтые, кошачьи, с вертикальным зрачком, а волосы черные. Она улыбается, и Данила видит острые мелкие зубы.

– Убирайся, – говорит она, – а то умрешь!

Данила пробкой вылетел из кошмара. Приснится же! Он пытался отдышаться, чувствуя, что дыхание все еще затруднено. В комнате было темно, но тьма не была полной: за окном светил фонарь, так что можно увидеть…

Стоп. Почему он видит окно вот так – глядя прямо на него, как будто диван стоит напротив окошка?

Только он и в самом деле стоял напротив окна. Данила подскочил с колотящимся сердцем. Не может быть! Он же засыпал в другом месте, не мог не почувствовать, что его перемещают! Телефон лежал на журнальном столике, а столик этот теперь стоял далеко, вовсе не на расстоянии вытянутой руки.

«Что происходит?» – задал он себе бессильный вопрос.

Что-то пошевелилось в углу комнаты, и Данила заметил, что тьма там гуще, плотнее. Высокая фигура, темный силуэт – кто-то стоял, прижавшись к стене, но, стоило Даниле начать приглядываться, как чернота мягкой волной сползла вниз, стекла густым потоком, поползла к креслу. Данила следил за странной субстанцией взглядом, но не уследил. Она пропала, растворилась.

Игра теней, ему померещилось!

В этот момент телефон ни с того ни с сего включился. От экрана полилось голубовато-белое свечение, прохладный женский голос возвестил: «Текущее время – два часа пятнадцать минут». Замкнуло что-то, наверное. Данила хотел встать и подойти, взять мобильник, но тот же механический голос продолжил: «Уходи отсюда, пока жив».

– Что? – вскрикнул Данила и сел обратно на диван, отбросив плед, который показался тяжелым, давящим, как пресс. Плед сполз на пол, но не замер, как ему и положено было, а обвился вокруг ног, точно живой.

Данила забарахтался, пытаясь освободиться, встать, но ничего не выходило. Хуже того, сзади на плечи ему опустились руки. Такого быть не могло, никто не мог встать позади, за спиной, ведь там находилась стена.

Однако ошибки быть не могло тоже. Стылые ладони стискивали плечи, было больно, от этих невидимых рук исходил парализующий холод. Данила почувствовал, что его тело точно находится в коконе: снизу его держат, сверху давят, а дышать все тяжелее, как в недавнем кошмарном сне.

Казалось, даже сердце стало биться медленнее, кровь загустела в венах, как патока, от нехватки кислорода перед глазами поплыли разноцветные круги.

«Я же помру сейчас!» – пришла мысль, и на ухо немедленно прошептали:

– Умрешь, обязательно умрешь, если не уйдешь отсюда. Убирайся, сказано тебе. Последний шанс. Уходи, пока жив.

Данила чувствовал, что по щекам текут слезы. Такого ужаса, такого бессилия он не чувствовал никогда в жизни.

Вдруг все разом прекратилось. Плед стал просто пледом. Руки жуткого невидимки больше не сжимали плечи, Данила задышал свободно. Никакого паралича не было.

Дважды повторять не потребовалось. Данила был умным мужчиной, уроки умел усваивать на раз-два. Он не стал убеждать себя, что ему пригрезилось со сна, что виной всему богатое воображение и излишняя восприимчивость (тем более, что ни тем, ни другим он не отличался).

Вскочив с дивана, Данила взял телефон и ключи от машины, набросил куртку, сунул ноги в ботинки и уже через пару минут стоял на лестничной клетке.

Остаток ночи провел в машине, чтобы не пугать семью неожиданным появлением среди ночи. На следующий день рассказал жене и Нюсе правду о том, что произошло ночью. Даже извинился, что поначалу не поверил взбалмошной родственнице.

Хозяйка отдала деньги без возражений, взгляд у нее при этом был устало-обреченный. Она и не удивилась визиту и просьбе Данилы.

– Так я и знала, что явитесь. Еще долго не было, я уж стала надеяться, может, на сей раз обошлось. Но нет.

– Так это не в первый раз?

– В первый! – фыркнула хозяйка. – Я эту квартиру пятый год сдать не могу. И продать тоже. Там раньше дядя мой жил. Нельзя о покойниках плохо, но… Эгоистичный, жестокий и склочный тип был, со всей родней перессорился. Никто с ним ужиться не мог, со всеми он ругался, никого к себе не подпускал. И после смерти таким