губы. – Его собеседница непроизвольно закрыла лицо руками, а он безжалостно продолжал: – А дело было вот как. Вы за полночь ехали к подруге, незнакомец подвез, а потом проследовал за вами к подъезду, ворвался внутрь и попытался вас изнасиловать. Но именно в этот день у вас оказался пистолет «Вальтер», вы получили первые уроки стрельбы и, кстати, показали себя мастером. Но вы же не убийца. Шок, ужас. Так почти всегда бывает с новичками. Вы, Маргарита Павловна, выбежали из подъезда и вскоре в состоянии аффекта выбросили оружие в снег. Потом добрались до своего дома. Не знаю, бил он вас или нет, до чего там дошло, но вы позвонили Ромашовой и сказали, что разбили губы и вас не будет в институте несколько дней. А потом, как это часто бывает, попытались забыть о случившемся. Такова суть хитрой человеческой памяти: она пытается вытолкнуть все плохое, избавиться от него, как от нарыва. Но вы не взяли в расчет то, что у палки два конца, и такие поступки всегда имеют оборотную сторону.

Журналистка смотрела на него потемневшими от страха глазами.

– Мне нужен адвокат, – прошептала она.

– Теперь послушайте меня, Маргарита Павловна. Честью клянусь, я вам не враг. Какого бы адвоката вы ни наняли, он вам не поможет. Я могу задержать вас в любую минуту, стоит только мне позвонить. А в случае вашего отказа сотрудничать именно это я и сделаю.

Молодая женщина сцепила кисти рук на груди, но они все равно ходили ходуном. Ее всю трясло.

– Меня сейчас вырвет, – еще тише пролепетала она.

– Дышите ровно и глубоко, – посоветовал он. – Главное, успокойтесь. Я этого не хочу, Маргарита Павловна. Не хочу навредить вам. Но вина ваша в любом случае будет доказана, и тогда дело повернется в дурную сторону. Ведь есть главное в любом криминальном деле – орудие преступления, оно на ваше имя, и мотив – самозащита. Возможно, самозащита, – уточнил он.

– Как это – «возможно»?

– А разве у вас есть свидетели? Все дело в том, что преступник хладнокровно скрылся с места преступления. Вы скрылись. Это тянет на предумышленное убийство. А я вам предлагаю положиться на меня. Поехать вместе со мной, повиниться и дать показания. Вы получите год условно, может быть, два, не более того. Исключительно потому, что скрылись с места преступления. Поверьте, вы избавили мир от мерзкого типа, и любой судья будет иметь это в виду. Так что скажете?

Было видно, что у молодой женщины кружится голова и она плохо соображает, изо всех сил пытаясь собраться с мыслями.

– Я должна поговорить со своим начальником.

– Поверьте мне, даже ваш любовник Лев Витальевич Вершинин, – да-да, и это я знаю, – кивнул Ярыгин, – при всех его связях не сможет помочь вам. И вряд ли он полезет из-за вас в эту яму, как бы он вас ни любил. Факт – вещь упрямая. И все эти факты, а их много, выдают вас с головой. Одна ваша ложь повлечет за собой другую, и сами не заметите, как окажетесь в центре такой паутины, из которой вам уже будет не выбраться. Вам нужно идти по пути наименьшего сопротивления, Маргарита Павловна. Я лично возьму под контроль вашу дальнейшую судьбу до самого суда. И потом, есть человеческий фактор. Любой судья поймет, что молодой женщине, которая перенесла такой стресс, очень сложно поступить правильно в такой ситуации. Если вы сейчас откажетесь от моей помощи, то накличете на себя огромную беду… Скажите честно, он вас бил, этот сучий сын? Там, в подъезде?

Она подняла на него глаза, в которых отчаянно блестели слезы.

– Да, по лицу. Поэтому я не пошла ни на работу, ни в институт.

Ярыгин покачал головой:

– Ах, девочка, милая девочка… – Ему уже давно никого не было так жалко, но этот вопрос он должен был задать: – Кабанов успел над вами надругаться? Я о сексуальном насилии.

Она отрицательно замотала головой:

– Нет, но еще немного… Он бил и напирал… Если бы не этот пистолет…

– Понимаю. И еще: скажите, куда вы так поспешно собирались? Сейчас, когда я постучал к вам?

Она вновь подняла на него глаза:

– Мне надоело быть игрушкой своего босса. Я окончательно решила жить на Кипре. Хотела уволиться, но уйти думала без него. Сбежать поскорее. И тут – вы…

– Все понятно.

«Вот она, плата за красоту, – справедливо думал следователь Ярыгин. – И не захочешь, а платить будешь».

Он деловито хлопнул по столу:

– А теперь мы сделаем вот как. Вы должны отдышаться, потом выпить стакан воды, и мы поедем к нам, где вы напишете чистосердечное признание. Я буду вашим гарантом в этом деле, щитом и не отойду от вас ни на шаг. Вы согласны поступить именно так, как я говорю? Ну же, Маргарита Павловна? Пожалуйста, ответьте мне…

– Да, согласна, – ответила она.

3

Через три недели, сидя на скамье подсудимых, Рита услышала:

«Попрошу всех встать, суд идет!»

Как часто она летала Жар-птицей, и каждый раз все выше и выше, к солнышку, а теперь оказалась в свободном падении. Она камнем летела вниз, но до земли было еще далеко. Летела через облака, и ветер свистел в ушах, кололо и слепило глаза. И пытка эта тянулась так долго, как, верно, тянется время в аду, где мучительные мгновения смыкаются в вечность.

За это короткое время Рита на самом деле прожила целую жизнь. Она думала, что сойдет с ума в камере предварительного заключения. Плакали во время свидания родители. Отец сквозь слезы пророческим голосом увещевал: «Знал я, знал, что твой образ жизни тебе боком выйдет!» Мать останавливала его: «Да хватит тебе, дуралей, пожалей дочку-то». Но отец должен был высказаться: «И вышел-таки боком! Вышел!» В нем столько накипело за это время.

Бушевал Вершинин, твердил как заклинание: «Зачем ты созналась, Рита?! Почему мне обо всем не рассказала? Мы бы тебя отбили, отмазали. Дура! – Он плакал: – Детка, что же ты натворила? – и вновь ошпаривал кипятком: – Дура ты! Дура! Жизнь свою запорола!»

Рыдала Лера Ромашова, оказавшаяся свидетельницей и, обведенная следователем вокруг пальца, тоже топившая подругу. Приходил Ярыгин и подбадривал ее: мол, все будет путем. Ничего не бойтесь. Год условно, не больше.

И вот уже говорил обвинитель:

«Прошло три месяца, господин судья. Три! Была обвиняемая изнасилована или нет, мы не знаем. Также мы не знаем, какие отношения связывали ее с убитым. Что произошло между ними в подъезде, мы знаем только с ее слов. Но зато мы