День тридцать седьмой (утро)

Я нахожу телефонную будку через дорогу от кафе и набираю ее номер. Когда она берет трубку, я игриво говорю: «Привет, Сью, помнишь меня?»

«Неужто сам мистер паломник?»

Я смеюсь. Она выжидает мгновение, затем присоединяется.

«Ты все еще с этим, как-там-его-зовут?»

Пауза, затем: «Да».

«Все в порядке, – говорю я. – В любом случае я позвонил не за этим. Я позвонил… Я просто позвонил… потому что…»

«Да?»

«Я рад, что у тебя все хорошо, – я смотрю сквозь стекло на холмы. – Что касается меня, то со мной все в порядке. Я хотел, чтобы ты… Мне нужно было, чтобы ты это знала».

«О, – говорит она нежным голосом, затем надолго замолкает. – О, Амит».

«И я хотел бы увидеть тебя».

«Ты возвращаешься?»

«Мне нужно подать заявление в медицинскую школу».

«Это здорово, – говорит она. – Я всегда думала, что тебе следует это сделать».

Я хочу лечить пациентов с любовью, как Кэт. Меня так и подмывает рассказать о ней Сью, но я оставляю эту затею. Как вообще можно описать Кэт со всей ее многогранностью?

«Я знаю, – говорю я. – Я хочу дать миру то, в чем он нуждается: еще одного врача-индуса».

Она смеется, на этот раз от души. Ее смех звучит волшебно.

«Я хочу, чтобы мы были друзьями, – продолжаю я. – Я хочу вернуться и рассказать тебе обо всем».

«Мне бы этого хотелось, – говорит она. – Мне бы этого очень хотелось».

«И я рад, что ты с ним».

«Послушай…»

«Ты заслуживаешь того, кто сделает тебя счастливой. Я не был тем самым парнем».

На линии раздается гул, потом – тишина: «Ты тоже этого заслуживаешь, Амит».

Мы оба наслаждаемся моментом.

«Я верю в это все больше и больше», – наконец говорю я.

После того как мы завершаем разговор, я перехожу улицу, захожу в кафе и присоединяюсь к Кэт за нашим столиком. Завтра мы будем в кафедральном соборе Сантьяго. В телефонной будке я увидел кое-что, что навело меня на мысль.

«Я собираюсь разбить там лагерь на ночь», – говорю я ей, указывая на холмы.

Она прикрывает глаза ладонью, всматривается вверх. Как только вы заметите его сквозь деревья, его ни с чем не спутаешь.

«Чертовски хорошая идея».

Она улыбается, нежно ероша мои волосы. Это движение напоминает мне мою тетю. Кажется, это было целую вечность назад. Я должен позвонить ей из Сантьяго и поблагодарить за то, что она терпит меня.

«Я догоню вас завтра у собора».

«Ну конечно, мой дорогой мальчик, – говорит Кэт. – Я пока что буду потихоньку брести дальше».

После того как она уходит, я заказываю café con leche и медленно пью его, время от времени макая хлеб в кофе. Послезавтра я проснусь, и мне некуда будет идти дальше. От этой мысли мне немного грустно, потому что такова была моя жизнь последние тридцать шесть дней, но это также заставляет меня улыбаться, потому что с окончанием одного путешествия придет другое. В любом случае это и есть жизнь – череда все новых путешествий.

Я смотрю в ту сторону, куда, изгибаясь, ведет дорога через деревню. Желтая стрелка на тротуаре указывает на холмы. Мог ли мой отец предвидеть это, когда просил меня отнести его прах к Гангу? Предвидеть, как я готовлюсь завершить католическое паломничество? Определенно нет. Знал ли он, что поездка в Индию положит начало путешествию, в котором я наконец смогу дать ему то, чего не мог, когда он был жив, – прощение? Может быть.

Кто знает, что на уме у умирающего человека? Но вот что я знаю: хотя нити его ДНК встроены в мою, я – не он. Он был продуктом своего опыта, а я – продукт своего.

Возможно, насилие было невидимой нитью, связывающей поколения, – от его деда к отцу и к нему самому. Но выбор, продолжать ли это, передавать ли будущим поколениям, остается за мной. Мой выбор. И я выбираю, чтобы это закончилось.

Осознание этого позволяет мне чувствовать себя ближе к нему. Я вижу его ребенком, играющим со своей сестрой, отцом, который совершал ошибки, и теперь, всякий раз, когда я думаю о нем, я чувствую нежность к этому человеку и грусть о том, что было и что могло бы быть.

Где-то в деревне звонят церковные колокола. Голубь приземляется на тротуар и расхаживает взад-вперед на красных лапках. Он искоса наблюдает за мной круглым выпуклым глазом, а затем улетает.

Я оставляю деньги за кофе на столе, отодвигаю стул и встаю. Мой рюкзак лежит у моих ног. Я поднимаю его, чувствую, как знакомая тяжесть ложится мне на плечи, затягиваю лямки и застегиваю поясной ремень.

Затем я делаю глубокий вдох и направляюсь к холмам.

День тридцать седьмой (вторая половина дня)

Я ударяю свой посох о бедро, разламываю его надвое и бросаю в кучу. Я смотрю мимо каменных укреплений туда, где склон холма спускается вниз – темный и изрезанный острыми верхушками сосен, – а затем плавно переходит в луг. Деревья слегка покачиваются на ветру. Далеко внизу мерцает водохранилище. За ним проходит дорога, а затем деревня, откуда я впервые увидел руины этого замка. И вот теперь, спустя полчаса подъема, я здесь.

Я спрыгиваю с внешней стены с высоты около пяти футов и собираю кучу веток в руки. Внутри замка в основном неровная земля с пятнами бурой травы. Я бросаю хворост возле неглубокой ямы. Этого достаточно для небольшого костра.

Я раскладываю камни вокруг ямы по кругу. Сначала идут маленькие веточки, прислоненные друг к другу, а между ними – смятая газета. Ветви среднего размера идут сверху. В готовом виде все это напоминает перевернутый конус. Самые крупные ветки отложены в сторону на потом.

Облако движется, и внезапно луч солнечного света ласково касается моего лица. День клонится к вечеру, и у меня уже покалывает в носу от холода. Я собираю еще веток для кучи, затем исследую, но не нахожу ничего интересного. Часть передней стены замка обрушилась, а вокруг почерневших пятен от предыдущих костров разбросаны пивные бутылки. Все пространство не намного больше загородного дома. Тем не менее я нахожусь в замке, и он весь принадлежит мне.

Через несколько часов солнце опустится за холмы. Если бы Кэт была здесь, сейчас было бы самое время выкурить сигарету.