Когда она уходит, я вспоминаю об итальянском туристе в Дхарамсале, который первым рассказал мне о Камино, о том, что здесь находишь себя. Возможно, тут находишь и других людей. А они находят тебя.

День тридцать четвертый

В стране Возрождения плато Месета исчезает в горах, а затем горы спускаются к холмам и сочным долинам. Узкие грунтовые тропы ведут через луга, покрытые полевыми цветами. Они проходят мимо кукурузных полей, взбираются на склоны холмов и входят в леса из дубов, буков, эвкалиптов и сосен. В деревенских барах звучит волынка. Число паломников увеличивается, а приюты становятся переполненными. На мозоли уже никто не жалуется. Где-то там, в направлении заходящего солнца, приближаясь с каждым днем, находится Сантьяго-де-Компостела.

И вот однажды, пересекая поле в стране Возрождения, Кэт рассказывает мне свою историю смерти.

«Однажды я влюбилась, – говорит она. – Это была абсолютная любовь, совершенная во всех отношениях. Она принесла мне больше радости и боли, чем я когда-либо испытывала».

Прищурившись, она смотрит на горизонт.

«Он был прекрасным человеком, и я потеряла его. Он умер. Но за то время, что мы провели вместе, я узнала о силе любви, о том, как она может пронзить твое сердце. Она открыла мне тайну вечности».

Сегодня ветреный день, и поле неспокойно. В воздухе разлита приятная прохлада, и я провожу руками по стеблям, пока мы идем.

«Мне было восемнадцать, когда я вышла замуж, – говорит она. – В те времена, если ты не была замужем, ты была изгоем, а я, конечно, не хотела быть изгоем. Мне очень повезло. Мой муж такой хороший, любящий человек. Я люблю его, всегда любила, – долгая пауза. Она кашляет. – Но я полюбила еще кое-кого – просто так случилось».

Лучи солнечного света пробиваются сквозь разрывы в серых облаках над головой.

«Знаешь, – говорит она, глядя на небо, – не проходит и дня, чтобы я не увидела что-нибудь прекрасное и не подумала о нем. Обычно я думаю о мелочах, о глупостях. Иногда они доставляют боль, но в основном просто замечательны. Я настоящий везунчик».

Самолет низко и быстро летит под облаками. Каждый раз, когда на него падает солнечный луч, он сверкает.

«Джулиан». Ее голос слегка дрожит. «Джулиан, – повторяет она. – О, у него был такой мягкий, нежный, интеллигентный голос. Он действовал так успокаивающе, – она протягивает руку и касается моей кисти. – Знаешь, вот что мне только что пришло в голову, и это довольно забавно. Когда я была с ним в первый раз, я и слова вымолвить не могла, – хихикает она. – Вот я опять отнимаю у тебя время, несу полную чушь. Ты можешь себе представить, чтобы я вдруг не смогла говорить?»

Я игриво похлопываю ее по руке: «Да ладно вам, Кэт. Вы же знаете, что это неправда».

«О, – говорит она, улыбаясь, – ты так добр. Как бы то ни было, в первый раз, когда мы остались наедине, я как в рот воды набрала. У нас был всего час, и я подумала про себя: “Ну и пусть. Час быстро пролетит”. Мы были на автостоянке, и он держал меня за руку и рассказывал мне истории. А потом уехал. В следующий раз у нас было всего десять минут. Но я поняла, что это не имело значения. За эти десять минут я смогла узнать больше, испытать больше, чем за всю свою жизнь, – она машет рукой в небо, рукав ее флисовой куртки развевается. – Наше представление о времени на самом деле полная ерунда. Мы суетимся, бегаем вокруг да около, думая: “О боже мой, о боже мой, у меня так мало времени”. Но если задуматься, какие-то десять минут могут оказаться вечностью».

«Звучит потрясающе, – говорю я. – Такая любовь».

«Мальчик мой, – ее лицо смягчается, – ты боишься, что, возможно, никогда этого не испытаешь, но ты испытаешь. Ты должен быть уязвим, вот и все».

Внезапная вспышка. Сью звонит по телефону и спрашивает: «Ты… верил… мне?» Ее голос звучит напряженно, почти умоляюще. Воспоминание заставляет меня вздрогнуть.

«А другого выхода нет?» – спрашиваю я.

Кэт поджимает губы: «Ты предпочел бы что-нибудь другое?»

«Я бы не возражал».

«Послушай, – говорит она после паузы, – мы должны быть уязвимы. В жизни и в любви. Когда мы уязвимы, мы учимся. Именно наша уязвимость двигает нас вперед, а не наша сила. Вот почему я так не люблю стереотипы. Стереотипы твердят: будь сильным. Особенно это касается мужчины: будь сильным, не проявляй эмоций. Чушь собачья!

Моя самая большая сила – это моя уязвимость».

Близлежащий ручей вышел из берегов, и тропа становится сырой. Мы осторожно обходим лужи и скользкие камни. Я протягиваю ей руку, чтобы поддержать, и она, улыбаясь, хватается за нее.

«Что в нем было такого особенного? – спрашиваю я. – Что заставило вас полюбить его?»

Она смотрит на наши руки. «Я не могу этого точно сказать. Знаешь, всю мою жизнь другие хотели узнать меня, но он был первым, кто сказал: “Я хочу, чтобы ты знала обо мне все”. И то, как он целовался – я могла почувствовать его всего в одном поцелуе, – она делает паузу, пока мы сосредотачиваемся на том, чтобы добраться до сухой земли. Как только мы можем свободно идти, она продолжает: – И дело не в том, что он знал обо мне все. Он знал обо мне всего понемногу, и я полагаю, этого было достаточно». Она на мгновение задумывается, а затем говорит: «Раньше я чувствовала себя с ним в такой безопасности. Однажды я сказала ему об этом, и он спросил: “Почему ты чувствуешь себя в безопасности со мной?” Это было то же самое чувство, что и тогда, когда я ушла от родителей, чтобы жить с бабушкой, но, полагаю, это было не самое лучшее, что можно было ему сказать».

Она тихо смеется, потом ничего не говорит.

«Как вы познакомились?» – спрашиваю я.

«На работе. Однажды на съемочной площадке я оказалась рядом с этим красивым мужчиной, пока он разговаривал с режиссером. Я тоже ждала режиссера, нам нужно было что-то обсудить, уже не помню что. Боже, теперь все это как в тумане. Как бы то ни было, этот человек взял мою ладонь в свою и начал нежно поглаживать ее. И, казалось, что он совершенно не отдавал себе отчета в том, что он делает, – она проводит рукой по волосам и задерживает ее там. Потом оборачивается ко мне. – Только представь. В то время мне было