* * *

Выяснилось, что большинство камер в машине не работали. По мере того как Хани увозила их далеко от Созвездия, они теряли сигнал и отключались от Сети. Но в приборной панели была аварийная камера, с низким разрешением и без записи звука, которая все еще передавала изображение. Угол ее обзора не позволял видеть, как жестоко связывали Марлоу. В кадр попала только ее голова, лежащая на коленях у Грейс, — без звука казалось, что подружки просто дурачатся. Однако камера не была так же слепа в тот момент, когда Марлоу накинулась на Хани. Она зафиксировала, как Хани испугалась полицейского дрона, задрожала и прижалась к Марлоу. Потом — как Марлоу в диком порыве, словно в фильмах про живую природу, напала на нее и вцепилась зубами в щеку, а затем укушенная Хани упала назад. Даже Марлоу слегка подташнивало, когда сотрудница Отдела безопасности показывала ей эту запись. Она еще никогда не видела себя на экране — актерам Созвездия запрещалось смотреть производимый ими контент, — так что поначалу Марлоу почти убедила себя, что это другая девушка, просто похожая на нее, посягнула на лицо Хани. Но глубоко в душе она знала, что сама сделала это: она помнила вкус.

«Вышвырнуть ее из эфира! — написал негодующий зритель. — Я смотрю свои каналы после долгого дня НАСТОЯЩЕЙ работы в НАСТОЯЩЕЙ Америке. Я включаю их, чтобы посмеяться, а не любоваться маленькой извращенкой-психопаткой».

«Слышала какая-то девушка ела другую перед камерой ужасно разочарована это было ЛОЛ», — высказалась еще одна представительница возмущенной общественности.

Кто-то просто прокомментировал: «Ты монстр».

Все хотели выгнать семью Марлоу из Созвездия. На следующей неделе Марлоу не пустили в школу. Родители выстроились на парковке в шеренгу, преграждая ей путь в здание.

— Завистливые ничтожества! — кричала им Флосс с багровым лицом, давая обратный ход, тогда как Марлоу сгорбилась на заднем сиденье. Астон в тот день был в городской администрации, где ему устроили головомойку.

— Переедем куда-нибудь в другое место, — сказал он, вернувшись домой. — В Лос-Анджелес или в Нью-Йорк, и…

— И будем искать работу? — спросила Флосс.

Марлоу сидела за кухонным столом, опустив голову. Она слышала, как Флосс произнесла слово «работу» — густым от неуверенности голосом; так же она говорила, когда притворялась, что знает французский. Потом мать встала и вышла из дома.

Много дней после этого Марлоу сидела у себя в комнате и думала о том разговоре родителей. Из-за этого к ней неожиданно пришли самые ранние воспоминания — смутные картины жизни до Созвездия. Заглянув в туманное прошлое, она увидела отели, в которых они жили, когда она была маленькой: сначала престижные, где Флосс все узнавали и ей это нравилось, потом затрапезные, где люди подходили к ней, а она делала вид, что ее с кем-то спутали. Марлоу вспомнила игры в прятки, как Астон набрасывался на нее из-за автомата со льдом, как поздно ночью она сидела у Флосс на руках на ржавом шезлонге. Флосс пела Марлоу, чтобы та скорее уснула, — но, когда девочка засыпала, как будто обижалась. «Я пою только тебе, учти это, — говорила она. — Ты не считаешь, что у мамы очень хороший голос?» Марлоу нравился голос матери, но тогда она не знала, что он особенный. Она думала, что у всех мам красивые голоса — ради чего же тогда не спать? И потому клевала носом под мамино пение, а потом под ее бормотание — Флосс пыталась уговорить себя продолжать. «Посмотри на эту девочку у тебя на руках, — шептала она. — Она такая симпатичная, и она твоя. — Хэштег „благословенная“. Так что соберись ради нее, Флосс. Черт тебя дери, соберись».

Марлоу помнила, что отели становились все хуже и хуже, пока семья не поселилась в такой грязной гостинице, что Флосс сорвала с кроватей простыни и выбросила в разбитое окно. Потом взяла полотенца с тележки горничной и постелила на пол, выложив дорожку от кровати к ванной и запретив Марлоу ступать на голый пол. Думая, что дочь спит, она спросила Астона:

— А как насчет твоей матери?

И он откликнулся:

— О, никаких проблем. Только сначала мне придется развестись с тобой. А как насчет твоей?

Флосс не ответила.

Марлоу помнила, что тот последний номер от накопившегося внутри давления, казалось, раздувался, как шар, она буквально видела, как стены выгибаются наружу. И потом однажды, когда чудилось, что атмосфера вот-вот взорвется от напряжения, Флосс ввалилась в комнату со свежим макияжем и новой сумочкой и встала в дверях, уперев кулаки в бока.

— Нас взяли, — сообщила она Марлоу и Астону.

— Им понравилось видео? — скептически спросил Астон. Они с Марлоу играли в двадцать одно на тумбочке, бросая карты на мозаику из бранных слов, вырезанных на ореховой столешнице. (Когда отец первый раз увидел матерщину, он повернулся к Марлоу и сказал: «Ты ведь еще не умеешь читать? Пусть так и остается. Не пытайся произнести эти слова вслух».)

Дверь в комнату Флосс оставила открытой и теперь стояла, похожая на супергероя, на фоне туманных выжженных холмов, по которым бежало меланхоличное калифорнийское шоссе.

— Ужасно понравилось, — ответила она.

Марлоу посмотрела на свои карты. Ей они ни о чем не говорили; обычно Астон заглядывал в них и сообщал, близко ли она подошла к двадцать одному очку. Но всегда продолжал играть честно, словно не знал ее карт.

Флосс оттолкнула с пути лежавшие на полу полотенца и направилась к мужу и дочери через комнату.

— Та вечеринка в честь дня рождения стоила каждого пенни, — сказала она, опустившись на продавленную кровать.

Марлоу обняла мать за талию. В душе она была не согласна. Празднование ее пятого дня рождения несколько месяцев назад было очень странным: приглушенный свет, музыка в стиле даунтемпо. В гости пришли совершенно незнакомые дети, тоже не очень понимавшие, что они тут делают. Пугающая толпа мужчин снимала все на камеру. Марлоу заметила, что, хотя виновницей торжества была она, мужчин больше интересовала ее мать. Это подозрение подтвердилось позже, когда она увидела запись, которую мама одержимо смотрела неделями — Марлоу так и не выяснила, что она на ней искала.

— Мы переезжаем в другой город, — сообщила Флосс дочери, порывисто обняв ее. — Там еще никто никогда не жил. Его построили специально для нас. А когда мы поселимся в новом доме, то снова станем знаменитыми. И ты тоже.

Тогда Марлоу ничего не сказала. Новость не казалась из ряда вон выходящей. Флосс говорила о былой славе, и о нынешней славе, и о путях достижения новой славы так же буднично и часто, как другие