— Готовь антидот,— командую я и отпускаю женщину, она бросается к шкафу.

Указываю Эду на лестницу вниз, а сам, слыша детский крик и бормотание вдалеке, бегу дальше по коридору. Ударом ноги раскрываю одну из дверей и вижу, как двое в белом пытаются уколоть сопротивляющегося мальчишку. Рядом неподвижно лежит второй подросток.

Бью прикладом в основание черепа того, кто сидит верхом на мальчике ко мне спиной, он заваливается на напарника, тот поднимает голову и получает прикладом в лицо, хрустят размозженные хрящи и кости. Мальчишка вскакивает, часто и тяжело дыша, в его глазах плещется ужас. Это мальчик, похищенный недавно, которого мы ищем. Следом за мной врывается Анат, делает второму парню инъекцию антидота. Ее напарник, пришедший следом, хрипит:

— Я ему помогу. А за это вы…

Хочет выторговать свободу. Хрен с ним! Киваю и лечу в крематорий, на помощь Эду.

Он уложил мордами в пол троих трансплантологов, а сам смотрит, как Анат делает укол его брату — изможденному парнишке в больничной робе. Трем другим подросткам вводит антидоты напарник Анат, но и так ясно, что дети не дышат. Зато дышит жаром печь крематория — такая же, как та, что в чреве Ваала, и в огненных сполохах мне чудятся тянущиеся к нам руки сотен сожженных там детей.

— Отнесите их наверх, в реанимацию,— распоряжается Анат.

Одного за другим мы выносим детей в кабинет, где медбрат реанимирует второго отбитого мной мальчика, он уже дышит.

Еще двоих невредимых подростков, девочек, обнаруживаем запертыми в палате. Бедолаги с визгом бросаются на меня, виснут на мне, ревут в голос.

— Ждите, скоро вас освободят,— говорю девочкам, освобождаюсь и еще раз осматриваю подвал, но больше никого там не обнаруживаю.

Эд дежурит в реанимации, где Анат с напарником пытаются привести в чувства его брата, врачей-преступников он запер в крематории. Пожелав ему удачи, бегу во флаер, чтобы координировать полицейских.

Выбегаю во двор между двумя зданиями, заполненный приземлившимися флаерами, вижу несколько машин, патрулирующих периметр. Здесь бойцов нет, все в помещениях. Персонал «Бонуса» принял правильное решение сдаться без боя, и выстрелов я не слышу. Доносятся хлесткие команды сержантов, детский плач.

Направляюсь к своему флаеру, пытаясь выстроить цепочку дальнейших событий. Сейчас сюда должны прибыть офицеры, покровительствующие конторе, и попытаться замять конфликт, этого допустить нельзя…

— Леонард! — Из-за спины доносится женский голос, и я оборачиваюсь.

Ко мне бежит Мариам Линн, рыжая журналистка, похожая на лису, а следом тащится оператор. Поднимаю руку, и он выключает камеру, а я говорю:

— Мы проводим очень рискованную операцию. Черных трансплантологов прикрывают офицеры, и скоро они будут здесь, попытаются нас заткнуть и отправить по домам. Ты вела прямой эфир? — Она кивает. — Вызывай коллег, пусть все журналисты будут здесь, и тогда преступление не замнут. Эксклюзивное интервью с подробностями обещаю тебе. А пока идем со мной, будешь видеть все изнутри… Хотя нет, лучше расспроси похищенных подростков, тех, которые не пострадали…

— А есть еще и пострадавшие?

— Да. Преступники попытались убить детей и сжечь в крематории, но мы им помешали.

Глаза ее вспыхивают, оператор наводит на меня камеру и готовится ее включить.

— Повтори то, что ты сказал…

Когда над клиникой зависает офицерский «ястреб», во дворе уже полно журналистов. Смотрю на блестящее брюхо флаера и понимаю, что теперь мне не спрятаться в подземелье, не отсидеться у озверелых — я начал свою войну и должен пройти этот путь до конца. Цепная реакция запущена.

Глава 21

Последствия

Черное небо над питомником взорвано огнями флаеров и дронов, лучи фонарей и фар мечутся по людному двору, перепрыгивают с фигуры на фигуру, и от мельтешения кружится голова.

Я в гордом одиночестве подпираю борт своего флаера и ожидаю неизбежное. Эд в реанимации дежурит возле кровати брата, который хоть и пришел в себя, но в тяжелом состоянии. Кир внутри флаера охраняет связанного Оллеба. Мариам побежала внутрь клиники, остальные журналисты носятся с выпученными глазами, выискивают сенсацию, им не до меня.

Полицейские в черных костюмах, сливающихся с темнотой ночи, выводят во двор сотрудников клиники — кого в халате, кого в обычной одежде, — сгоняют к огромному столбу с антенной у каменного забора. Так приказал я, пока прибывшие офицеры не приняли командование на себя и все не испортили.

Те, видимо, получили рекомендацию прекратить беспредел и разогнать полицейских, но журналисты остановили их. Уж слишком очевидна вина сотрудников клиники. Офицеры сообразили, что препятствовать операции — вызывать общественный резонанс.

Из коммуникатора доносится голос какого-то лейтенанта Суннаро:

— Всем полицейским внешнего патруля — собраться возле центрального входа! Леонард Тальпаллис, немедленно выйти на связь!

Кладу шлем во флаер. Кажется, что земля уходит из-под ног и понятный мир рассыпается на фрагменты. Я уже придумал, как оправдываться: притворюсь инициативным дурачком. Сейчас мне нужна Мариам, а ее все нет и нет. Уже почти все полицейские облепили порог главного здания питомника, окруженные кольцом журналистов. Повторно звучит приказ, и из флаера вылезает Кириан.

— Ты не слышишь, что ли? Тебя зовут!

Собираюсь ему ответить, и по телу прокатывается горячая волна удовольствия. Хватаюсь за обшивку, пытаюсь отдышаться. Удовольствие меньше, чем от близости с Танит-Элиссой, но перед глазами темнеет, и на миг я становлюсь удовольствием, растворяюсь в нем. Не оргазм — ощущение блаженства, пронизывающее каждую клетку тела.

Ты предотвратил преступление 3 степени сложности!

Осталось предотвратить 372 правонарушений (предотвращено 128).

Благодаря благословению Танит у меня не плюс десять, а плюс пятьдесят преступлений, и до следующего осколка Сферы познания всего двадцать два преступления, а с ускорителем от Танит, умножающим достижения на пять — пять преступлений!

Очухавшись, молча следую за Кирианом, слышу свое имя от офицера, делаю вид, что удивлен, взбегаю по ступеням, расталкивая коллег, становлюсь рядом с лейтенантом Суннаро, незапоминающимся мужчиной моих лет, и как можно громко ору, вытянувшись в струнку:

— Леонард Тальпаллис по вашему приказу прибыл!

А сам сканирую лейтенанта, чтобы с помощью программы понять его настрой: он относится ко мне с равнодушием. А вот в рядах журналистов слышу жидкие аплодисменты и реплики: «Вот он, смотри!», «Он первый…», «Снимай, не зевай!».

Лейтенант быстро ориентируется в происходящем, подходит ко мне, пожимает руку.

— От имени родителей похищенных детей, а так же всех полицейских выражаю тебе благодарность за проявленное мужество!

Аплодисменты громче, теперь к журналистам присоединяются и полицейские.

Второй лейтенант задает неосторожный вопрос:

— Я вижу, что ты рядовой. Почему ты возглавил операцию?

Делаю придурковатое лицо и развожу руками:

— Я предположил, что командир нашей группы в сговоре со злоумышленниками, мы его обезвредили. А поскольку связи с центром не было, и никто не решался, я взял командование на себя.

— Это смелый поступок, Леонард!

Отношение второго офицера подскакивает до интереса. Значит, эти офицеры не в деле, и, по крайней мере сейчас, опасаться нечего. Все получилось, как я хотел. Осталось добить предотвращенные преступления до ста пятидесяти и дождаться подтверждения, что мою кандидатуру одобрили для участия в «Полигоне».

Ну и не нарваться на пулю, потому что мне наверняка постараются отомстить.

Нашу команду и еще пять экипажей оставляют следить за порядком, пока не приедут следователи и не прибудут флаеры для доставки виновных в места содержания.

Перевожу взгляд на светящиеся окна, где к стеклам прилепились сотни детей, которые здесь выращивались на убой. Что будет с ними? Сменится руководство, но их участь предрешена: они останутся здесь, будут играть и развлекаться, окруженные заботой воспитателей — донор должен быть здоров и счастлив. А потом повзрослеют и пойдут под нож.

Так же выращивают свиней на убой. Одним детям — свобода и будущее, другим таким же детям — застенки и смерть.

Озаряя двор оранжево-красными вспышками мигалок, приземляется медицинский флаер, скрывается за офицерским «ястребом». Навстречу выбегает раскрасневшаяся Мариам, несется ко мне, оператор за ней еле поспевает, над ним, как две гигантские стрекозы, летят дроны.

— Лео, стой! — кричит она мне, направляющемуся к персоналу питомника, столпившемуся возле антенны.

Останавливаюсь, жду, пока она добежит, и спрашиваю, кивая на общежитие с тремя освещенными этажами и двумя верхними, где проводятся операции, а сейчас черным-черно.

— Как ты думаешь, это правильно?

Вопрос сбивает ее с толку, она переводит взгляд на оператора, который пожимает плечами.

— Что — правильно?

— Питомник. Он продолжит существовать после того, как отсюда заберут похищенных детей со второго уровня. Просто сменится руководство, и всех