В спорткомплексе машу тренеру Альдору, который улыбается в ответ, разминаюсь и спешу на батут, где, делая сальто, сразу же чувствую прогресс: я ни разу не упал, все время приземляюсь на ноги! Добавляю кувырок, спрыгиваю с батута, бегу к мишеням, стреляю, проделаю те же упражнения, что и в прошлый раз, и результат улучшается на двадцать процентов! Я стал гораздо более ловким и метким, а ведь моя ловкость всего тринадцать! Что же я буду творить, если прокачаю ее, скажем, до восемнадцати?

В киллхаусе тоже получаю по башке гораздо реже, успеваю уклониться и пригнуться, причем тело реагирует автоматически.

Получается просто мастерски. Как обезьяна, лазаю на руках по лестнице, перепрыгиваю на канат, затем — на кольца. Рискую сделать переворот в воздухе и хватаюсь за них снова. Есть!

Даже молодежь, постигающая азы скалолазания, замирает, глядя на мои немыслимые кульбиты. Воодушевленный результатом, повторяю комбинации упражнений снова и снова, оттачиваю, довожу до совершенства. Добавляю бег по стене с кувырком. Ношусь как угорелый, чтоб одновременно качалась и выносливость. Пульс зашкаливает, пот заливает глаза, но я не останавливаюсь, пока есть прогресс. Как только начинаю мазать по мишеням, откладываю ружье и занимаюсь только акробатикой.

Меня хватает на час в таком темпе. Делаю пятиминутный перерыв, пью простенький коктейль за двести шекелей и залипаю в тренажерке. Тут меня ждет разочарование — никакого тебе прироста, наоборот, жму меньшие веса, чем в прошлый раз.

Затем становлюсь на беговую дорожку и, надев утяжелители, до умопомрачения качаю выносливость. Приняв душ и воспользовавшись массажером, выхожу из спортзала на ватных ногах, на ходу съедаю синтетическое мясо с витаминами, которое оставил с обеда, уничтожаю синтетическую пшенку.

Никакого прироста не обнаруживаю, но знаю, что регенерация и прочие процессы происходят в основном ночью, во время сна, и смотреть характеристики нужно утром.

Помпилии меня уже ждут, хотя еще нет шести. На улице у выхода стоят коробки с вещами, куда, пока я разговариваю с Тевуртием, Пенелопа складывает детские вещи. Из-за распахнутой входной двери доносятся радостные возгласы мелюзги.

— Вы переезжаете? — спрашиваю первое, что приходит в голову.

— Перевозим детей,— отвечает Пенелопа. — Я с ними побуду, пока не удостоверюсь, что их можно доверить Лике. Когда появится твоя девушка, здесь им лучше не находиться.

Да, Элисса принесет в их дом опасность. С ней лучше даже рядом не стоять, а уж помочь ей — приговорить себя к смертной казни. Мне не хочется подставлять этих людей, но иначе нельзя.

Помогаю Тевуртию отнести коробки во флаер, Пенелопа приводит туда детей, и сперва мы летим в новый дом, похожий на этот, но чуть поменьше, и лишь потом — к Лике. У меня есть опасения, что нас будут проверять на обратном пути, но Тевуртий успокаивает, что нет. Мы можем привезти хоть сотню рабов, но обязаны их зарегистрировать. Если раб совершает преступление, половина вины ложится на хозяина. Лику Помпилии потом предъявят проверяющим как няню для детей, Элиссу спрячут.

Еще раз просматриваю отношение к себе Помпилиев, убеждаюсь, что они настроены дружелюбно, и в сотый раз твержу себе, что у них не появится мысль продать Элиссу. Не умею я доверять людям не из своей стаи.

Выгрузив вещи и детей, наконец летим на нижний уровень, и меня охватывает странный мандраж, как перед очень важным делом. Пенелопа сажает флаер в парке, ближайшем к площади Жо. Завидев его, черноротые в ужасе разбегаются: когда мы с Тевуртием выходим, поблизости уже никого нет.

Тевуртий вооружен плазменным ружьем, мне он пожаловал пистолет. Веду старика туда, где неоднократно бывал сам. Вспоминаю про киллера и начинаю озираться, но убеждаю себя, что здесь он ко мне незаметно не подберется.

На площади Жо черноротые таращатся на нас и отходят на безопасное расстояние, и только проститутки, выстроившиеся вдоль улицы, зовут поразвлечься. Даже суровая охрана квартала развлечений прячется.

Поднимаемся к Лике, и я замираю возле двери, приникнув к ней ухом. В каморке Лики тишина. За десяток секунд в голове проносится вихрь предположений, что могло случиться и почему я не слышу голосов, ведь там должны быть Рэй и Элисса. Меня просто паника охватывает, но слышу слабый женский голос, и отпускает. Стучу в дверь и сразу же называюсь.

Открывает сияющая Лика, собравшая вещи в два пухлых потрепанных чемодана, но меня интересует не она. Даже не представив ее Тевуртию, шагаю дальше, верчу головой в поисках Элиссы… Распахивается дверь в ванную, выходит Рэй, пожимаю его руку, не чувствуя тепла, и успокаиваюсь только, когда из-за его спины появляется нахохлившаяся Элисса. Ее плечи расправляются, глаза вспыхивают, и она бросается ко мне. Прижимается крепко-крепко, включается эмпатия, и я ощущаю ее счастье, оно становится моим.

С огромным трудом заставляю себя отстраниться, ловлю взгляд Тевуртия, разговаривающего со съежившейся, оробевшей Ликой. Он говорит с ней, а взглядом изучает Элиссу. Точнее, воплощенную Танит. Ищет богиню в странной девушке, и на его лице читается вопрос: «Ты уверен, что это она?»

Да, я уверен, а вот сама Элисса, наверное, даже не догадывается, кто она на самом деле. Поговорю с ней об этом позже, без свидетелей.

Напряженный Рэй пожимает руку Тевуртию, поглядывая на него искоса — тоже не умеет доверять людям. Я беру один чемодан, Тевуртий — второй, тащим их к выходу. Элисса на ходу надевает силиконовую маску, превратившись в носатую дурнушку. Вспоминаю о своих планах на ближайшие дни и еле слышно спрашиваю Рэя:

— Я работаю во внешнем патруле. Система там такая: диспетчер получает вызов, обрабатывает его и передает команде полицейских. Ты сможешь сделать ложный вызов и привести всех патрульных в одно место?

Рэй пожимает плечами:

— Надо посмотреть. Не знаю.

— Это очень важно и связано с похищением детей…

— Харэ болтать. Попробую.

На полпути Рэй нас оставляет, и мы добираемся к флаеру вчетвером. Девушки замирают перед машиной, которая у любого жителя первого уровня ассоциируется со смертью, но одна за другой заходят через люк в хвостовом отсеке. Тевуртий занимает место за рулем, а мы рассаживаемся в кресла, расположенные напротив друг друга: Пенелопа и Лика, я и Элисса. Когда флаер качается, взлетая, девушка сжимает мою руку.

Пенелопа включает педагогический талант, обворожительно улыбаясь, начинает рассказывать про дочь лики Джоанну — в основном о ее проделках, и Лика оттаивает, а вот Элисса — нет. Она успокаивается, только когда нас высаживают на крыше старого дома Помпилиев, и флаер улетает.

Провожая сияющую точку флаера, растворяющегося в потоке других летающих машин, Элисса задумчиво произносит:

— Кто эти люди?

Порыв ветра подхватывает волосы, залепляет ими лицо, девушка стягивает маску, набрасывая капюшон худи.

— Друзья. Я доверяю им, они не сделают тебе плохо.— Кладу руку ей на плечо и, превозмогая головокружение от близости влекущего тела, поворачиваю Элиссу к лестнице, ведущей к люку в крыше. — Идем, нужно поговорить.

Элисса бросает на меня испуганный взгляд. Она ждет неприятные сюрпризы в любой момент. Ободряю ее:

— Не волнуйся, ты в безопасности.

— А ты? Ты ведь будешь не со мной?

Молчу в ответ. Веду ее в кабинет, где глушатся сигналы, опускаюсь на белый диван, она порывается обособиться в кресле, где я сидел во время разговора с Помпилиями, но беру ее за руку и усаживаю рядом. Мне нужно выяснить, сколько в ней человека и сколько — Танит, что ей известно о себе самой.

Приподнимаю ее голову за подбородок, заглядываю в глаза, пытаясь разглядеть в них сущность богини и вызвать ее на контакт.

— Что ты о себе знаешь, Элисса? — задумчиво спрашиваю я. — Почему ты боишься людей, что ты бережешь, какие тайны?

Мои вопросы адресуются Танит, и глаза Элиссы удивленно распахиваются, она отвечает невпопад, осторожно пытаясь освободить запястье:

— Я уже говорила, что не понимаю, чего эти люди от меня хотят! Поэтому и боюсь — не знаю, чего ждать…

Глажу ее по щеке. Глаза Элиссы будто бы заволакивает туманом, ноздри трепещут, верхняя губа соблазнительно поднимается, обнажая белоснежные зубы. Элисса проводит по ним кончиком языка и говорит изменившимся голосом:

— Девушка должна была сохранить невинность, потому она такая пугливая. Вообще она хорошая, чистая, искренняя, ты ведь оценил это, да? Все чувствуют меня в ней и тянутся, но она бережет себя для тебя.

Ошарашенный, спрашиваю:

— Что я должен делать?

Запрокинув голову, она заливисто хохочет.

— Она и я любим тебя, дурачок! Я не могу долго с тобой болтать. Просто знай, что я делаю это, чтобы разомкнуть