основания быть довольным. Это он провел всю операцию, пусть несколько театрально, но втихомолку и с успехом. Это он поймал вооружённого человека. Это у него на руках, какое ни на есть, а всё же настоящее дело, а ведь не каждый день, да, пожалуй, и не каждый месяц ГПУ, даже ленинградскому, удаётся из чудовищных куч всякой провокации, «липы», халтуры, инсценировок, доносов, «произведений» и прочей трагической чепухи извлечь хотя бы одно «жемчужное зерно» настоящей контрреволюции, да ещё и вооружённой.

Лицо Васильева лоснилось, когда он приподнимался, протягивая руку Есенину, и говорил:

– Садитесь, пожалуйста, Сергей Александрович!

Есенин садится и всматривается в это лицо, как хотите, а всё-таки победителя. Васильев протягивает Есенину папиросу, и тот закуривает.

– Чаю хотите?

Через несколько минут принесли чай, настоящий чай, какого «на воле» нет, с лимоном и сахаром.

– Ну-с, Сергей Александрович, – начинает Васильев, – вы, конечно, прекрасно понимаете, что нам всё решительно уже известно. Единственно правильная для вас политика – это «карты на стол».

– Не понимаю, какие тут «карты на стол», когда все «карты» и без того в ваших руках, – ответил Есенин.

– Всё очень просто, – с ухмылкой сказал Васильев. – Помимо показаний вашего сообщника Вольфа Эрлиха у нас есть показания других и, скажем так, показания Тарасова-Родионова. Вы знаете, о чём я говорю.

Чай и папиросы уже почти совсем успокоили нервную систему Есенина. Теперь можно наблюдать за Васильевым, расшифровывать его интонации и строить какие-то планы самозащиты.

– Не понимаю, что вы имеете в виду конкретно? – Есенин пытался разыгрывать простака.

– Я должен вас предупредить, Сергей Александрович, что вашей безопасности ничто и никто не угрожает. В особенности если вы последуете моему совету. Мы не расстреливаем преступников, гораздо более опасных, чем вы. Наша задача – не карать, а исправлять…

Есенин сидел в мягком кресле, курил папиросу и думал о том, что это дипломатическое вступление ничего хорошего не предвещает. Следователь просто его обрабатывает. А это может означать только одно: на базе бесспорной и известной ГПУ и без него, Есенина, фактической стороны «дела» гражданина Есенина тот пытается создать какую-то «надстройку», раздуть «дело» и впутать в него кого-то ещё. Кого именно, ещё пока неизвестно.

– …Вы, как разумный человек, понимаете, что ход вашего «дела» зависит прежде всего от вас самих. Следовательно, от вас зависят и судьбы ваших родных: родственников в Москве – детей, жён… Поверьте мне, что я не только следователь, но и человек.

«Ну-ну, – подумал Есенин. – Не ГПУ, а какая-то заутренняя служба в церкви».

– Скажите, пожалуйста, товарищ следователь, вот вы говорите, что не считаете меня опасным преступником. К чему же тогда такой, скажем, расточительный способ ареста? Отдельный вагон, вооружённые люди…

– Ну, знаете, вы не опасны с точки зрения советской власти.

Васильев посмотрел на Есенина в упор, как бы ставя этим взглядом точку над каким-то не высказанным «i».

Есенин понимал, что это значило: или вы подпишете всё, что вам будет приказано, или…

– Мне кажется, товарищ Васильев, что всё совершенно ясно, и мне только остаётся письменно подтвердить то, что вы и так знаете.

– А откуда вам известно, что именно мы знаем?

– Помилуйте, у вас есть товарищ Эрлих.

При фамилии Эрлих Васильев слегка улыбнулся.

– У нас есть ещё показания писателя Тарасова-Родионова. Вы знаете, что я имею в виду. Телеграмму. Где вы прячете депешу?

– Я всё придумал. Нет никакой телеграммы.

– Перестаньте лгать, гражданин Есенин! – с неожиданной злобой бросил следователь. – Вы дадите адрес, где она спрятана? Иначе будет хуже. Кстати, у нас есть ещё и своя история – по линии шпионажа в пользу Англии. Так вы и бежать собираетесь. Побег за рубеж. Это уже посерьёзнее.

– Ага, так вы мне ещё и вредительство припишете?

– Послушайте, – Васильев усмехнулся, – следствие веду я, а не вы.

– Понимаю. Впрочем, для меня дело так же ясно, как и для вас.

– А мне не всё ясно. Как, например, вы достали оружие, а документов нет?

Есенин объяснил: пистолет он привёз из-за границы. Из США.

Следователь явно разочарован. Он ждал чего-то более сложного, откуда можно было бы вытянуть каких-нибудь соучастников, разыскать какие-нибудь «нити» и вообще – развести.

– Вот что я вам предложу, – проговорил наконец Васильев. – Я отдам распоряжение доставить в вашу камеру бумагу и прочее, и вы сами изложите все показания, не скрывая решительно ничего. Ещё раз напоминаю вам, что от вашей откровенности зависит всё. Так что и в ваших, и в моих интересах покончить со всей этой канителью как можно скорее.

Есенин понял его намёк, кивнул.

– Уверяю вас, Сергей Александрович, что ничем особенно страшным история ваша закончиться не может… Ну, до свидания, – откланялся он.

Есенин поднялся со своего кресла и приметил рядом с креслом Васильева выдвинутую из письменного стола доску, на которой красовался крупнокалиберный кольт со взведённым курком. Товарищ следователь был готов к менее дружественному финалу беседы с поэтом.

Порядочность – качество, приятное даже в примитивном палаче. Конечно, утешительно и то, что Есенину не тыкали в нос кольтом, не инсценировали расстрела. Но кто знает, что его ждало впереди, тем более, что предварительный допрос не дал решительно ничего нового. Никаким обещаниям товарища Васильева Есенин, конечно же, не верил, как не верил и его оптимизму, дескать, впереди всё прекрасно и удивительно хорошо.

Есенин наскоро набросал свои показания и ждал очередного вызова, чтобы узнать, где окончится следствие как таковое и где начнутся попытки выжать из него детективное «произведение».

Есенинские показания забрал коридорный надзиратель и, вероятно, отнёс Васильеву. Его вызвали на допрос. Васильев был таким же вежливым, как и в первый раз, но на лице его блуждало разочарование.

– Должен вам сказать, Сергей Александрович, что ваша писанина никуда не годится. Это всё мы и без вас знаем. Ваша попытка побега за границу нас мало интересовала. Для нас важен был ваш шпионаж.

Васильев бросил эту тираду, как будто выстрелил из пушки тяжёлыми снарядами, которые должны были снести Есенина с ног и вывести его из равновесия. Но Есенин остался равнодушным. Вопросительно и молча поглядывал он на Васильева. Васильев пронзал его ответным взглядом. Техническая часть этой процедуры ему явственно не удавалась. Есенин выкурил васильевскую папироску и ждал…

– Основы вашей «работы» нам достаточно полно известны, и с вашей стороны, Сергей Александрович, было бы даже, так сказать… неумно эту работу отрицать. Но целый ряд отдельных моментов нам неясен. Вы должны нам их «разжевать».

– К сожалению, ничем вам помочь не могу.

– Значит, вы собираетесь отрицать вашу шпионскую «работу» против советской власти?

– Самым категорическим образом. И преимущественно потому, что такой работы и в природе не существовало.