Инкуб запустил руку в мешок — до самого плеча, при этом он сладко улыбался Фелиции, окидывал острым глазом её пышные формы. Вынув, наконец, чей-то медальон, инкуб повернул его к свету.

Прочитал нацарапанное на обороте:

— Это уважаемый брат наш по прозвищу Меа Кульпа[63]!

— Хороший выбор, Владыка! — зашумели в толпе.

Брат Меа Кульпа, скрывающий лицо под маской ощерившейся обезьяны, вышел к алтарю. Он пошатывался слегка, не привыкший к вниманию многочисленной публики, и нерешительно оглядывался в толпу, но держался на ногах достаточно твёрдо.

Матушка Фелиция наклонилась, вынула из-под алтаря обнажённый меч и протянула оружие остриём вперёд избранному жрецу. Брат Меа Кульпа, принимая меч и пребывая в чрезвычайном волнении, был неловок и порезался о клинок.

Фелиция улыбнулась:

— Да будет принята и твоя кровь, — потом она повернулась к толпе. — А теперь — жертву!..

— Жертву! — всё более захватываемые действом, нетерпеливо вскричали братья и сёстры. — Жертву хотим.

Брат Бенедикт-Альпин встряхнул мешок и вновь запустил в него руку.

Толпа замерла. Томительно вздохнул Бафомет. Потрескивали свечи.

Вот в руке у брата Бенедикта мелькнуло нечто светлое. Те, кто стоял поближе, разглядели куриную лапку. Бенедикт приблизил лапку к свету.

— Кто? — выдохнула с нетерпением толпа.

— Кто? — на лице у Матушки Фелиции не дрогнул ни один мускул.

Брат Бенедикт, инкуб Альпин, оглянулся на неё:

— Тут клеймо неразборчивое... Но погодите... — он присмотрелся к клейму и прочитал: — Сестра Анна.

Кто-то вскрикнул в толпе. Ведьмы и колдуны, инкубы и суккубы расступились.

Девушка лет двадцати двух неуверенно подошла к алтарю. Сомнение и страх отразились у неё на лице, но девушка быстро справилась с собой.

Матушка Фелиция пристально посмотрела ей в глаза:

— Готова ли ты к смерти, сестра? Готова ли ты к истинной свободе? Готова ли ты к истинному счастью — служению Господину нашему?

Девушка помедлила с ответом, посмотрела на Бафомета, на глаза его, горящие огнём, оглянулась на толпу. Потом кивнула:

— Да, госпожа. Я готова.

— Не мучают ли тебя сомнения? — заглянула ей в лицо Фелиция.

— Нет, госпожа. Я счастлива... предстать сегодня перед Владыкой...

— Значит, крепка твоя вера?

— Крепка, госпожа...

— Хорошо, — Фелиция повернулась к толпе. — Отдадим дань её мужеству, её верности нашему союзу. С такими, как сестра Анна, мы непобедимы. И непобедимо наше дело!

Некий старый волшебник сказал из толпы:

— Жертва соединяется с кумиром и сама становится кумиром. Поклонимся же ей! Наша сестра Анна так близка уже к божеству.

Братья и сёстры поклонились жертве.

Волшебник воскликнул:

— Смотрите, как она красива! Владыка знал, кого выбрать, кому послать жребий...

Тяжёлое копыто снова ударило по медному блюду, от этого опять вздрогнула толпа.

Матушка Фелиция подсказала инкубу Бенедикту:

— Самое время вкатить плаху.

Тот безмолвно удалился. Через минуту в дальнем углу, за алтарём, послышалось его пыхтение. Плаха была тяжела; с глухим стуком она катилась по неровному каменному полу.

Пока красавец инкуб катил к алтарю плаху, брат по прозвищу Меа Кульпа облачался во всё красное. Это был крепкого телосложения брат; все увидели его мощные, красивые бугры-мускулы, когда он сбросил свою одежду. Он лесоруб, наверное, был там, наверху, в миру... Волшебники помогали ему. На голову Меа Кульпе надели красный же колпак — с прорезями для глаз.

Госпожа Фелиция, закрыв глаза, положа руку на книгу в переплёте из волчьей кожи и с пентаграммой, беззвучно молилась Владыке всех тёмных сил.

Сестра Анна, молодая ведьма, не могла оторвать взора от Бафомета, плечи у неё изредка нервно вздрагивали, лицо было напряжено. Временами вздрагивали у неё и губы. Из глаз готовы были брызнуть слёзы. Очень одинокая она стояла сейчас перед алтарём.

— Она красавица, — молвил старик-волшебник.

Многие ведьмы, ворожеи и старые карги, поедая её, молодую, глазами, самозабвенно плакали. Иные в восторге подвывали. Где-то далее, в глубине зала всё громче и яснее звучал сатанинский псалом. Чародеи, знахари, отравители, кровососы и порчельники, прорицатели и гадатели, и заклинатели, и прочие злодеи, приносящие вред животным и людям, и собственности, и полям, и лугам, и озёрам, и рекам, и колодцам, посевам, всходам, урожаям, видя, что вера избранной жертвы во Владыку всё же не вполне крепка, поддерживали Анну пением.

— Снимите с неё плащ, — велела Матушка Фелиция. — Нагой она пришла в этот мир, нагой и уйдёт.

Женщины быстро раздели жертву. Девушка действительно оказалась хороша. Стройная фигурка, очень нежная кожа. Братья и сёстры любовались ею. Волшебник, дабы придать ей сил и мужества в последний её час, поднёс ей кубок с хмельным ритуальным напитком. Девушка отпила несколько глотков, однако напиток не очень-то на неё подействовал, она продолжала дрожать и озираться на всякий громкий звук.

Бафомет часто и шумно дышал, вздрагивали его рога, раздувались ноздри, шевелились ноги...

Плаха остановилась у алтаря. Инкуб, в возбуждении взмахивая крыльями, установил её, проверил, не шатается ли, и отступил на шаг.

Брат Меа Кульпа стоял недвижно, опираясь на длинный меч; на клинке подсыхали капли его крови.

Избранная на заклание девушка тихо ахнула, когда козлиная голова Бафомета повернулась к ней.

Матушка Фелиция указала на плаху:

— Вот твой путь, дитя. Путь к божеству!.. Мы все завидуем тебе, дорогая Анна. Каждый из нас хотел бы оказаться сейчас на твоём месте. Но Люцифер выбрал тебя...

Не в псалме, звучавшем всё громче, не в напитке, разогревающем кровь, нашла поддержку бедная Анна, а в этих словах. Она подошла к плахе и присела возле неё.

— Обними плаху, — сказала Фелиция ласково.

Брат Бенедикт-Альпин, могуче взмахнув крыльями, воспарил над толпой, потом закружил над Анной и сказал ей в испуганное лицо красными, сладкими устами:

— Путь к божеству! Мы поклонимся тебе, как кланяемся Господину. Ведь ты уже через минуту будешь наш Господин. Радуйся... Тебе, маленькой ведьме из деревни, никто никогда не кланялся.

Анна кивнула, подвинулась к плахе, посмотрела на неё... и в глазах у неё появился страх, неописуемый ужас. Она оглянулась на благородную госпожу Фелицию, верховодящую в ассамблее, будто ожидала, что та скажет сейчас: «Всё, достаточно, представление окончено!». Но Матушка Фелиция молчала; она, как и полагалось всемогущему иерарху, стояла к жертве спиной.

Неистовствовала и шумела толпа; пели, кричали: «Анна! Анна!..», прикрывали ладонями огоньки свечей, чтобы те не погасли. И шумел Бафомет — скрипел, стучал и едва не