— Не бойся за себя, дорогая, коли доверилась дьяволу...

И тогда Мартина через силу открыла глаза и увидела, что уже несутся они, очертя голову, по широкой печной трубе, увидела, как отчаянно развеваются волосы за спиной у Фелиции, как путаются эти светлые волосы с чёрными космами собаки, и путаются красиво, и красиво же распутываются, кудрявятся и завиваются. А позади красавицы-ведьмы разглядела Мартина подвижный чёрный шлейф; и у себя за спиной она такой же шлейф разглядела; это печная сажа, оторвавшаяся от стен, устремлялась вслед за внезапно ворвавшимися в трубу гостями.

Вдруг стало светло, и полёт замедлился. Через квадратную дыру, похожую на вход в погреб, козёл и собака опустились в довольно просторный зал, освещённый тысячами свечей. Мартина огляделась. Она поняла, что этот зал находился глубоко под землёй, под церковью Святого Себастьяна, и вход в него был из церкви, но попасть сюда, оказалось, можно было не только через церковь. Козёл и собака, всемогущие демоны, принесли их сюда через малую отдушину; а захотели бы — так и через игольное ушко протащили...

Свет поначалу ослепил. Свечи здесь были повсюду; особенные свечи, чёрные как смоль: на длинных столах, заставленных всевозможными яствами, на высоких напольных подсвечниках, на стенах, в руках у иных людей... Да, стояли во множестве люди — те самые люди, каких Мартина уже видела недавно идущими и едущими по дороге, в чёрных плащах до пят и под клобуками. Иные уж скинули клобуки, однако увидеть их лица, узнать их Мартина не могла, поскольку люди были в масках. Девушка всё озиралась, оказавшись в этом тайном месте впервые, и заметила, что среди людей в масках были и некоторые без масок — и мужчины, и женщины. Но лица их были столь безобразны... где-то явно изрытые оспой, искривлённые рубцами старых ран или почти напрочь уничтоженные проказой, где-то с уродствами; на эти лица без содрогания даже невозможно было смотреть... лучше бы, подумала Мартина, они спрятали свои лица под масками. Были здесь, впрочем, и иные лица, какие иначе как прекрасными не назовёшь. Но красота, отличавшая их, не небесная была, не ангельская, не божественная, а красота их была сатанинская, роковая красота, неудержимо привлекающая и, как о ней говорят, непременно губящая, это была красота пламени, привлекающая мотылька, — та красота, черты которой Мартина увидела накануне в госпоже своей. И она догадалась, что красавцы-мужчины и прекрасноликие юноши не кто иные, как инкубы, падшие ангелы, распутные демоны, гоблины, а красавицы-женщины, стало быть, суккубы, искусительницы-демоницы[60].

Мартина всё осматривалась. Подземный зал походил на храм какой-то. Но в храме этом было бы глупо искать святое распятие или лик Иисуса. На стенах, на потолке, на полу она находила начертанные углём или мелом пентаграммы и другие знаки, каких она не знала, но поняла, что знаки тоже магические. Особенно внушительно выглядела пентаграмма, изображённая возле входа в зал. Верно, под этим знаком, называемым в народе «ведьминой ногой», всё ожидаемое действо и должно было происходить. Вершина пентаграммы, жирно намалёванной углём или сажей, смотрела вниз, как и полагается у колдунов и чёрных магов, у чародеев и заклинателей, у гадателей и ложных целителей; вписанный в пентаграмму Сатана в образе козла изображён был так искусно, что выглядел живым; в верхние два луча пентаграммы уходили рога козла, в боковые лучи — уши, а в нижнем луче заключалась борода. Совсем маленькая пентаграмма, но уже вершиной кверху, красовалась на лбу козла — адовой печатью красовалась, клеймом. Новые люди, что входили в зал, кланялись этой пентаграмме, однако кланялись они наоборот, не как христиане кланяются иконе и не как язычники кланяются своим богам; они обращались к пентаграмме задом, низко склонялись и секунду-другую взирали на неё у себя из-под ног; затем, выпрямившись, они пятились, будто раки, вытянув руки назад, и дотрагивались до изображения. Иные исполняли некий ритуальный танец: подпрыгивали высоко, взбрыкивали ногами, при этом голова наклонялась за спину вниз таким образом, чтобы подбородок указывал в небо. Обращаясь к Сатане с просьбами, они водили задом, как водит им собака, виляющая хвостом, кривлялись и совершали некие замысловатые ужимки, кои описывать здесь представляется мерзким, ибо те кривлянья и ужимки противны самой природе человека, и ежели человек не утратил напрочь разум, он не станет ни повторять, ни описывать их. Но смотреть на них Мартине было любопытно...

Тут Мартина вспомнила, что она обнажена. Но, верно, как-то по-особенному действовала ведьмина мазь: Мартина не испытывала ни стыда, ни даже сколько-нибудь значительной неловкости от наготы. К тому же она заметила, что и другие под плащами были обнажены и нимало не тревожились этим — даже те, у кого было по три или четыре или более грудей[61], у кого были огромные багровые родимые пятна на теле и всевозможных форм наросты и язвы, бородавки, опухоли, шишки. В здешнем собрании, как видно, нагота была нормой. Как и всякие уродства... Она бы ещё какое-то время думала об этом, но чьи-то заботливые руки накинули на неё такой же чёрный плащ с клобуком, какие были на других. Мартина оглянулась: кто же так трогательно позаботился о ней? Это были козёл и собака. Девушка из благодарности поклонилась им, как кланяются христиане, а они посмеялись над ней и поклонились в ответ — задом. Потом куда-то ушли.

Плащ, подбитый изнутри чёрным бархатом, поглотил Мартину, как поглощает одинокую птицу ночь. Девушке даже подумалось, что, поглощённая им, она стала невидима. Она как будто утонула в этом плаще, она растворилась в темноте, царившей внутри него, она потерялась в складках бархата, её в этом плаще уже будто и не было. Загляни под клобук — там пустота. Мартина, пожалуй, и была невидима в чёрном плаще в толпе людей в таких же чёрных плащах — примерно так же, как отдельная песчинка представляется невидимой в массе других песчинок, коим нет числа, в массе песчинок, не отличимых от неё. Мартина, девушка ничем не выдающаяся, бедная горничная из замка, молодая ведьма, ещё никак не проявившая себя, смешалась с толпой ведьм и колдунов, ведуний и ведунов, предсказателей будущего, астрологов и звездочётов, экзорсистов, заклинающих духов, хиромантов, некромантов, инкубов и суккубов, демонов...

А вот госпожа Фелиция скоро оказалась на виду. Заботливые козёл и собака и