встрече с любовником, Мартина угадывала себя, узнавала себя, и любила её, и тянула к ней губы, и уже целовала её... Потом, покрутив головой, Мартина поняла, что целует зеркало, что себя целует в зеркале, в таинственном Зазеркалье. И Мартина расхохоталась. И Фелиция расхохоталась позади неё. Мартина увидела, что старая ведьма сидит верхом на молодой и хохочет. А потом она увидела, что молодая ведьма сидит верхом на старой и тоже хохочет. Красавчик Фавн остановил эту чехарду, приласкав обеих женщин. Он шепнул Мартине, что человек — тоже зверь и должен Фавну подчиняться. Но разве Мартина противилась Фавну? Нет, она, сама богиня из богинь, готова была поклоняться ему. И дабы это доказать, она опустилась перед Фавном на колени и обняла ему ноги, затем облизала ему копытца, парные, как у всех козлов; они были гладкие-гладкие, холодные, пахли навозом и почему-то молоком. Обрывки нитей, какие колыхались и трепетали в потоках жаркого воздуха, стали тут находить друг друга и завязываться узелками; одни нити удлинялись, другие укорачивались, третьи вытягивались из полотна гобелена. Поднявшись, Мартина обняла госпожу Фелицию, и они стояли так, обнявшись, две прекрасные ведьмы, любящие друг друга, и глядели на чудеса, происходившие с гобеленом, или точнее — на чудеса, гобеленом рождаемые. Красавец-Фавн тем временем подевался неведомо куда. Нити колыхались, сплетались и кудрявились, распрямлялись и множились, тянулись, обрывались и падали, завязывались накрепко, кружились, нити во что-то постепенно формировались. И скоро Мартине и Фелиции стало понятно — во что. Перед Фелицией улеглась на полу огромная чёрная собака и преданно заглянула госпоже в глаза, а перед Мартиной ожил большой чёрный козёл с винтообразными рогами...

Они уселись верхом: Фелиция на собаку, Мартина — на козла; госпожа сказала какое-то слово, которого Мартина не поняла, и они... вылетели в трубу. Мартина была уверена, что в тесной трубе они пообдерут себе все плечи и колени и испачкаются сажей. Но ничего подобного! И вовсе не тесной оказалась труба, и вовсе не испачкались Мартина с Фелицией, они были, как прежде, белы и свежи и сияли, будто звёзды... Будто звёзды, к которым они сейчас стремительно неслись.

Что-то мелькнуло рядом. Мартина оглянулась. Это бронзовый флюгер, венчающий башню-Медиану, остался... уже далеко позади. У Мартины аж дух захватило и вскружилась голова. А смех восторга от безудержного полёта, родившийся где-то у сердца, застрял в горле, ибо сильнейший ветер, ударивший в лицо, не давал смеху вырваться. Мартина покрепче держалась за рога козла, а Фелиция — за чёрные космы, покрывающие щёки собаки. Мартина видела, что ветер попадал собаке в пасть и раздувал ей щёки, и в оскале обнажались большие белые клыки, однако они не страшили, поскольку похоже было, что собака не скалилась, а улыбалась. Собака ещё и подмигивала Мартине — ну совсем как человек, ну совсем как дьявол...

Ночь стояла ясная, светлая; луна-царица золотым блюдцем сияла на тёмно-синем бархате неба; и видно было далеко. Чёрными пятнами расползались по земле леса, простирались поля, залитые лунным светом. На лугах какие-то юноши жгли костры, а возле них пощипывали травку высокие кони. Стройные, простоволосые девушки бросали бусы в ручей, потом, подняв лица, махали Мартине и Фелиции руками. Мартина махала им в ответ. Дабы не сорваться... с небес... она крепко сжимала голыми ногами горячие бока козла. Некие люди в чёрных одеждах — по двое, по трое, а то и целыми группами — брели по дороге в сторону деревеньки Пылау; на всех на них были долгополые плащи с клобуками, низко надвинутыми на лица. Иные шли с посохами, кто-то ехал верхом — на лошади, на муле, на осле и даже как будто... на верблюде. Откуда здесь, в земле ливонской, взялся верблюд? А тут ещё большее диво увидела Мартина: некий толстяк, тоже скрывающий свой лик под клобуком, ехал на свинье... Удивительно всё это стало Мартине: что за странные люди идут и едут куда-то глубокой ночью? что за нужда гонит их по дороге в то время, когда все, утомлённые дневными трудами, спят у себя в уютных постелях?..

И прокричала Мартина Фелиции:

— Кто эти люди? Куда они идут?

Фелиция только мельком глянула вниз; как видно, давно уже на подобные чудеса насмотрелась:

— Это наши люди, дитя! Наши ноги и руки, наши глаза, наши уши. Они — наши зубы кусающие и наши целующие губы. Они наша плоть для плети и наш карающий меч. Скоро ты всех их увидишь.

— Почему же они идут, а не летят, как мы? — всё любопытствовала Мартина.

Госпожа Фелиция улыбнулась снисходительно:

— А у нас в замке каждому ли позволено сидеть во главе стола?..

Было собака и козёл взмыли очень высоко, и Мартина, кроме неба, которое оказалось близко-близко, и земли, оставшейся позади далеко-далеко, больше ничего уже не видела. Тогда она посмотрела на Фелицию, на ведьму, на красавицу-ведьму, на красавицу... Подивилась Мартина: как не замечала она прежде, что Фелиция столь хороша, что прекрасна она! Ведь каждый день прислуживала ей и видела госпожу свою в разных видах. И всё ведьминское было Фелиции так к лицу: и косматая чёрная собака, и поблескивающая на коже мазь, и сама нагота... Тут подумала Мартина, что всё врут досужие люди про ведьм — будто ужасны ведьмы. Нет, ведьмы прекрасны! Врут, что во время полётов похищают ведьмы младенцев и будто пьют их кровь и тела их пожирают — чтобы лететь, чтобы летать. Нет, не похищала красавица Фелиция младенцев и не высасывала из них кровь и плоть их не пожирала. И сама Мартина — тоже уж ведьма — совсем о крови и плоти младенческой не помышляла. Летелось ей легко и радостно. Никогда ещё в жизни ей не было так хорошо.

Всё поглядывала Мартина вниз, всё занимал её вопрос о цели столь неожиданного и стремительного путешествия... И уж хотела Мартина у Фелиции спросить, куда же летят они и где они увидят всех тех странных людей, да тут и сама поняла. Красноватое пятнышко, что виделось ей на земле пятнышком крови, вдруг увеличилось и закружилось (это собака и козёл, быстро снижаясь, крутились в плотных потоках воздуха), и обратилось пятнышко красной черепичной крышей, в которой Мартина тут же узнала крышу церкви Святого Себастьяна. А перед церковью и Рыночную площадь уже рассмотрела, и ряды прилавков на ней, и вокруг — маленькие, словно игрушечные, домики деревни Пылау, окружённые купами пышных садовых деревьев и далее какими-то постройками, повозками, палатками.

Облетев массивную квадратную башню со