пор, как первая была сформулирована во время основания большевистской фракции Российской социал-демократической партии в 1903 году. Вторая программа была принята в 1919 году, вскоре после того, как к власти в России пришла Коммунистическая партия, а страна все еще находилась в муках гражданской войны. Третья программа была принята в 1961 году при Никите Сергеевиче Хрущеве. Пересмотр в 1980-х годах планировался как пересмотренный вариант третьей программы, а не как совершенно новая программа, но ожидались обширные и значительные изменения, которые могли повлиять на советскую внешнюю политику и советско-американские отношения, а также на советскую идеологию и внутреннее развитие.

Черненко, который разделил ответственность за эту задачу с Андроповым еще до того, как сменил его, в апреле 1984 года сделал важное заявление перед редакционной группой ЦК, готовившей пересмотренный вариант. В этом выступлении он подчеркнул необходимость быть менее оптимистичным в отношении сроков окончательного краха капитализма.

 

Безусловно, Программа должна содержать характеристику хода исторического соревнования между социализмом и капитализмом. Мы нисколько не сомневаемся, что в конечном счете в этом соревновании победит социализм и что соотношение сил на международной арене будет неуклонно меняться в пользу социализма и мира. Это должно быть ясно выражено. Однако, подчеркивая историческую обреченность современного капиализма, мы должны учитывать, что даже в условиях общего кризиса он сохраняет значительные и далеко не исчерпаемые резервы для развития.

 

Затем он добавил очень интересное замечание: "Чрезвычайно важно, товарищи, не потерять того, что наука и практическая жизнь кратко определяют как "пропорцию". "Точно так же он призвал представить "общую картину процессов, изменяющих социальную структуру мира", но "крупными и выразительными мазками, без попыток предугадать детали будущего глобального развития". Единственный момент, на котором он решил сделать акцент, - это "стремление предотвратить ядерную катастрофу". И он отметил, что "проблемы мира и войны, да и вообще все глобальные проблемы, не существуют сами по себе", а неотделимы от классовой борьбы в мире. "Программа должна четко определить значение борьбы за мир в условиях возросшей угрозы войны".

Черненко не нужно было объяснять избранной аудитории, что он предлагает исключить предсказание о скором крахе капитализма и триумфе коммунизма в мире, которое "преждевременно" было включено в программу 1961 года. По сути, он отложил на неопределенное, отдаленное будущее все еще доктринально ожидаемый конечный триумф коммунизма и предложил сосредоточиться на более насущных проблемах внутреннего развития. Кроме того, в самом общем виде упомянув о "солидарности" с проявлениями революционного процесса по всему миру, он подчеркнул, как отмечалось выше, предотвращение ядерной войны.

Основные текущие проблемы внутренней политики, помимо политического маневра для следующей преемственности, касались экономических вопросов. Они, в свою очередь, рассматривались как тесно связанные с общим состоянием напряженности в отношениях с Соединенными Штатами и перспективами достижения соглашения по ограничению и сокращению вооружений. А перспективы эти казались плохими; переговоры больше не велись.

Сбивая ожидания в отношении контроля над вооружениями и подчеркивая отсутствие серьезного американского интереса, по крайней мере, некоторые советские лидеры, включая Черненко, все же надеялись на достижение некоторого прогресса. Особую озабоченность вызывало развитие американцами противоспутникового и противоракетного космического оружия. Советские предложения в 1981 и 1982 годах, еще до речи президента Рейгана о "звездных войнах", и в 1983 году после нее, были проигнорированы Соединенными Штатами. Однако весной 1984 года секретарь Шульц начал обсуждать эту тему с послом Добыниным. Советы могли знать или, по крайней мере, подозревать, что эта разведка велась с подачи Белого дома, но без ведома Пентагона и без официального правительственного мандата. Советские лидеры сильно подозревали, что Шульц может проводить предварительные линии соглашения и таким образом узнать советскую позицию и добиться уступок, в то время как позже администрация откажется от своей позиции. Это был один из аргументов в Москве в пользу публичного советского предложения о таких переговорах. Если американские обязательства по ним были настолько хрупкими, что не могли выдержать света дня, и если президент не был готов занять позицию и обеспечить ее выполнение, то лучше было узнать об этом раньше, чем позже.

Второй причиной, заставившей срочно поднять вопрос о запрете космического оружия, стала программа США по испытанию в космосе осенью новой противоспутниковой системы.

 

Если бы Рейган действительно почувствовал, что перед выборами появился стимул во внутриполитической сфере, это могло бы склонить его к согласию на переговоры.

Хотя некоторые надеялись на положительный ответ Америки, а некоторые в руководстве рассматривали его как, возможно, последний шанс предотвратить появление космического оружия, несомненно, другие - возможно, большинство - ожидали негативной реакции Америки. Но даже такой исход можно было использовать для демонстрации советской заинтересованности и американской незаинтересованности в контроле над вооружениями. Поэтому 29 июня посол Добынин предложил секретарю Шульцу провести встречу в Вене 18 сентября, чтобы "предотвратить милитаризацию космического пространства", запретив испытания или развертывание противоспутникового и другого оружия в космосе. Через несколько часов советское правительство обнародовало свое предложение. Также в течение нескольких часов Соединенные Штаты ответили согласием встретиться в Вене в сентябре. Но хотя Соединенные Штаты согласились обсудить "поддающиеся проверке и эффективные ограничения на противоспутниковое оружие", они также включили в повестку дня обсуждение путей возобновления зашедших в тупик переговоров по INF и СНВ. Советский Союз быстро отверг американский ответ как отказ, несмотря на то, что США охарактеризовали его как согласие. В течение четырех недель продолжались дальнейшие обсуждения, и в течение нескольких месяцев обе стороны делали отчаянные заявления, но переговоры не состоялись.

Хотя Советы, несомненно, были готовы к тому, что американцы примут или, что более вероятно, отвергнут их предложение, они, очевидно, не были готовы к американскому квази-принятию, связанному с вопросом о возобновлении переговоров по СНВ и МНВ. В ходе последующих обсуждений Соединенные Штаты смягчили свою позицию по возобновлению СНВ и МНВ, но настаивали на необходимости более широкой увязки ограничений наступательных и оборонительных вооружений. Были и другие вопросы.

 

Одним из них было советское предложение о введении моратория на испытания противоспутниковых ракет во время переговоров. Первоначально это не было представлено в качестве условия переговоров, но Советы упорно настаивали на этом. Последний вопрос заключался в том, что Советский Союз настаивал на том, чтобы целью переговоров было запрещение "целого класса вооружений - систем космического нападения, включая противоспутниковые и противобаллистические системы космического базирования, а также любые системы наземного, воздушного или морского базирования, предназначенные для поражения целей в космосе". Соединенные Штаты отказались рассматривать что-либо большее, чем ограничения (не запрет) на противоспутниковые системы. Инициатива "Звезда Vars" не была предметом переговоров.

В целом, общее советское впечатление заключалось в