заявила, что американский лидер-корабль не дал никаких признаков осознания необходимости изменить свой прежний "негативный подход", а его речь "не содержит ни одной новой идеи, ни одного нового предложения" по ограничению ракет в Европе или по любому другому вопросу. "Именно по практическим делам мы будем судить, есть ли у Соединенных Штатов серьезные намерения вести с нами диалог".

Черненко в своем первом обращении к Центральному Комитету в качестве нового генерального секретаря вновь заявил о приверженности СССР мирному сосуществованию и заинтересованности в "мирном, взаимовыгодном сотрудничестве с государствами всех континентов. Мы выступаем за мирное разрешение всех спорных международных проблем путем серьезных, равноправных и конструктивных переговоров. СССР будет всемерно сотрудничать со всеми государствами, готовыми практическими делами содействовать снижению международной напряженности и созданию атмосферы доверия в мире". Он также отказался от советской заинтересованности в военном превосходстве, сохраняя советскую обороноспособность на уровне "достаточном" для сдерживания, имея в виду "угрозу человечеству, создаваемую сегодня безрассудными, авантюристическими действиями агрессивных сил империализма". Подчеркивая необходимость "практических дел", Черненко подхватил тему январского интервью Андропова.

На следующий день, встречаясь с вице-президентом Бушем, который присутствовал на похоронах Андропова, Черненко заявил, что "советско-американские отношения должны строиться на основе равенства и равной безопасности, учета законных интересов друг друга и невмешательства во внутренние дела друг друга".

 

Проявление готовности американской стороны придерживаться этих принципов позволило бы улучшить отношения между двумя странами".

Черненко более полно изложил свои основные политические линии в своей предвыборной речи 2 марта, посвященной внутренней и внешней политике. Вся его дискуссия о внешней политике была сосредоточена на предотвращении ядерной войны, с сильным постоянным подчеркиванием важности контроля над вооружениями, но без оценки практических перспектив соглашений.

"Последние годы, - сказал Черненко, - как вы знаете, отмечены резкой эскалацией политики наиболее агрессивных сил американского империализма - политики неприкрытого милитаризма, претензий на мировое господство, сопротивления прогрессу".

В качестве примеров были приведены Сирия, оккупация Гренады, "необъявленная война против Никарагуа" и "превращение Западной Европы в стартовую площадку для американских ядерных ракет, нацеленных на СР США и ее союзников".

Из этого обвинения Черненко сделал два вывода. Первый - по обороне: "Все это заставляет нас обратить самое серьезное внимание на укрепление обороны нашей страны. Советский народ хочет не наращивания вооружений, а их сокращения с обеих сторон. Но мы обязаны обеспечить достаточный уровень безопасности нашей страны, наших друзей и союзников. Именно это и делается. Все должны знать, что никакие военные авантюры не смогут застать нас врасплох, что ни один потенциальный агрессор не может надеяться избежать сокрушительного ответного удара".

Черненко поспешил уравновесить эту аффинацию продолжающегося внимания к оборонному дефициту (который, по его утверждению, уже в руках) призывом к увеличению усилий по разрядке и контролю над вооружениями. "В то же время, сама сложность нынешней ситуации обязывает нас удвоить и утроить наши усилия в проведении политики мира и международного сотрудничества. Разрядка имеет глубокие корни .... Прекращение гонки ядерных вооружений, конечно, имеет решающее значение для мира и международной безопасности".

Черненко принял к сведению новую позицию администрации Рейгана в 1984 году, но с большими оговорками по поводу того, означает ли она какую-либо смену курса. "Администрация США в последнее время начала выступать с миролюбивыми заявлениями, призывая к "диалогу". Весь мир заметил резкие противоречия между этими заявлениями и всем тем, что нынешняя администрация США говорила, а главное, делала и продолжает делать в отношениях с Советским Союзом. Заверения в добрых намерениях могут восприниматься всерьез только в том случае, если они подкреплены реальными делами".

 

Затем Черненко назвал четыре вещи, по которым Соединенные Штаты могли бы предпринять конкретные действия: ратификация договоров о подземных испытаниях ядерного оружия и мирных взрывах, подписанных почти десять лет назад, и возобновление переговоров о всеобъемлющем запрете ядерных испытаний, которые Соединенные Штаты прервали в 1980 году, соглашение об отказе от милитаризации космического пространства, взаимное замораживание американского и советского ядерного оружия и запрет на использование химического оружия.

Черненко также призвал ядерные державы договориться о предотвращении ситуаций, угрожающих ядерным конфликтом, отказаться от пропаганды ядерной войны, не применять первыми ядерное оружие, не применять ядерное оружие против неядерных стран, не имеющих ядерного оружия на своей территории, создать безъядерные зоны, предотвратить распространение ядерного оружия и сократить ядерное оружие с целью его окончательной ликвидации. Этот предложенный "кодекс поведения" для ядерных держав был заявлен как более общая цель и не был адресован конкретно Соединенным Штатам. Ни одно из этих предложений не было новым, а некоторые были явно направлены на советскую политическую пропаганду. Тем не менее, они также способствовали тому, что вопрос предотвращения ядерной войны занял центральное место во внешнеполитической платформе Черненко.

В течение года Черненко сделал ряд заявлений в том же общем ключе, иногда их повторяли другие лидеры. Например, несколько раз в апреле и мае Черненко призывал к "повороту от конфронтации к разрядке", подразумевая, а иногда и заявляя, что "развитие событий можно повернуть от конфронтации к разрядке" и говоря, что Советский Союз "готов к диалогу", при этом он искал признаки серьезности американской стороны не только на словах, но и на деле.

Упор Черненко на проведение политики разрядки не подвергался прямому сомнению. Тем не менее, были признаки того, что не все члены руководства разделяли его постоянную веру в то, что Соединенные Штаты могут прийти к серьезным отношениям с советскими лидерами, по крайней мере, при администрации во главе с президентом Рейганом. Также продолжались споры о "достаточности" советских военных программ для ответа на вызов, брошенный огромным наращиванием военного потенциала Соединенных Штатов.

Одна из разнонаправленных реакций была проиллюстрирована в статье Валентина Фалина. Проследив американскую политическую и военную политику за весь послевоенный период, он связал стремление Рейгана к военному превосходству с политикой и военным планированием времен холодной войны. Его аргумент был ясен: "Претензии [США] на "ведущую роль", основанные на превосходстве, - это не шутка".

 

Кстати, в зеркальном отражении параллели с аргументом, часто приводимым в США в отношении советской политики, Фалин сказал: "Военный фактор приобретает все большее значение в глазах Вашингтона по мере относительного снижения экономического и политического значения США в мире".

Фалин, как и многие советские комментаторы и официальные лица, считал, что "разрядка вступила в период кризиса в США" в результате "перспектив стабилизации международных отношений на основе военного паритета". Хотя он частично возлагал свои аргументы на алчность военно-промышленного комплекса, он также утверждал: "Военный паритет, несомненно, сжимает когти агрессивных доктрин ... и обесценивает политику конфронтации.... Бдительное око хранителей империалистических догм заметило "дезинтегрирующее" влияние