Шрифт:
Закладка:
Наблюдать, как он рассматривает меня – все равно что быть погребенной заживо. Пока он не посмотрел на меня, я чувствовала, будто живу не в той шкуре, не с тем лицом. От его взгляда я чувствовала себя красивой, и это вызывало серьезное привыкание.
Я невольно сделала еще один шаг назад. На этот раз моя спина с тихим глухим стуком ударилась о плитку.
– Мы должны прекратить, – прохрипела я.
– Что прекратить? – Он притворился невинным, а выражение его лица стало отрешенным.
– То, что между нами происходит. Ты мастер интрижек. Я нет. Я пришла, только чтобы выяснить, есть ли в моей комнате паук.
– Его нет, – просто сказал он и потянулся рукой мне за спину. – И давай перестанем оскорблять твои умственные способности, делая вид, будто все это из-за гребаного паука.
– Ты сам придумал этот план, – напомнила я.
Пока его тело приближалось к моему, такое мучительно горячее, манящее и неотразимое, я размышляла о количестве.
О количестве сердец, погибших после пробужденной Хантером бури.
О количестве раз, когда он слышал «нет» и с легкостью превращал его в «да».
О количестве слез, пролитых из-за этого великолепного создания, неспособного не быть таким, какое есть.
– Да, – процедил он, прижимая меня к стене – моя грудь прислонилась к верхней части его живота, наши бедра оказались на одной линии, а губы почти соприкасались. – Но я никогда не гнушаюсь оскорблять собственные умственные способности.
– Хантер Фитцпатрик, каковы ваши намерения касательно моей добродетели? – Я посмотрела на него, впервые спрашивая его прямо, по-настоящему.
Он ухмыльнулся мне.
– Удивительно, что вы спрашиваете, мисс Бреннан. Боюсь, я нацелен на полное уничтожение.
Одним быстрым движением он включил душ и намочил нас обоих. Я вскрикнула, хватаясь за него, когда холодная вода стала жестоко лупить по моему телу. Услышала его хриплый смех, когда он подхватил меня и обернул вокруг себя, как осьминога, а потом прижался к моим губам, пока я не успела возразить.
Где-то на задворках разума я припоминала, что в гостиной меня ждали подруги и что одна из них был кровной родственницей человека, который жадно поглощал меня в душе, пока мы с ним оба оставались полностью одеты – я все в том же красном платье и туфлях в тон.
А еще от меня не ускользнуло, что я совершала ту самую ошибку, которую еще несколько минут назад, сидя в гостиной, поклялась не совершать, когда Эшлинг напомнила мне, кем был ее брат. Но я была совершенно беспомощна.
В плену его чар.
– Ты омар, – прошептала я посреди поцелуя, когда он принялся языком изучать мой рот.
Я нащупала его достоинство через ткань штанов и стала непроизвольно его потирать, чувствуя, как оно набухает и подрагивает. Он был моим средством самолечения. Моим алкоголем. Моим наркотиком. Моей непрописанной таблеткой от синдрома дефицита внимания, созданной, чтобы повысить мои способности выражения эмоций.
– Это отсылка к «Друзьям»? А то я из поколения Z и не до конца погружен в поп-культуру девяностых. – Хантер отодвинул мои трусики в сторону под подолом платья и принялся ласкать меня пальцами.
Я застонала, когда он снова коснулся меня внутри. Там все еще болело после того, как вчера он проникал в меня пальцами и языком. Но каждый ноющий сантиметр плоти обхватывал его, сжимал и принимал.
Добро пожаловать домой.
– Омары – природные шлюхи. Просто обладают потрясающей репутацией моногамных существ. Что… глупо. Очень глупо. Они в буквальном смысле тараканы океана, – молола я, позволяя ему целовать меня под струями воды. Он замычал мне в шею и спустился поцелуями к моей груди.
– Ненавижу омаров. – Я вздохнула, когда он согнул пальцы так, что все мышцы внутри сжались. Мне отчаянно хотелось оставаться за пределами этого мгновения, впитывать его издалека. – И ненавижу «Друзей».
Хантер прекратил терзать меня и отступил назад. С кончика его прямого, узкого носа капала вода. Его квадратный подбородок с ямочкой и пухлые губы намокли. Капли воды липли к его ресницам – а у него были большие ресницы, как у Зейна Малика[50], что еще сильнее подчеркивало его безжалостную красоту.
– У нас все хорошо? – Он опустил голову. И снова «мы».
Я помотала головой.
– Я знаю, что мы заключили сделку, Хантер, но сомневаюсь, что смогу сделать это снова.
– Что сделать?
– Поцеловать тебя. Отсосать тебе. Позволить ласкать меня ртом. Как ты сказал, все это временно, и я не знаю, как ты выйдешь из этой ситуации, но если быть честной с самой собой, то, я думаю, мне может быть больно, если я позволю этому продолжаться. Я из таких девушек.
– Это из каких?
– Из тех, что привязываются.
– Ты слишком сильная, чтобы привязываться к таким, как я.
– Да, я сильная. Но это не значит, что мне никогда не бывает больно. Это значит, что у меня высокая терпимость к боли. Но я не настолько глупа, чтобы повышать ее еще больше.
Он пришел в чувства, потирая щеку костяшками пальцев. Хантер выключил воду, отчего мне почему-то стало еще холоднее. Я не могла понять выражение его лица. А у него их было немало, и это доказывало, что он был отнюдь не глуп.
Он смотрел на меня со сдержанной учтивостью.
– Так ты поэтому сделала новую стрижку? Сменила гардероб? Потому что не хочешь это продолжать? – спокойно спросил он.
Хантер был слишком гордым и уверенным в себе, чтобы это могло его задеть.
Я безвольно пожала плечами.
– Возможно, я хотела произвести на тебя впечатление. Но ты не должен мне это позволять.
– Слишком поздно, – сказал он, а потом потянулся за полотенцем и бросил его мне. – Но если ты этого хочешь, то я уважаю твой выбор.
– В самом деле?
Он кивнул головой в молчаливом согласии. У меня возникло чувство, будто пришел конец чему-то существенному. Чему-то судьбоносному. Тому, о чем молились мама с папой.
Я вытерлась как смогла и вернулась в гостиную с видом побитой собаки. Ни одна из моих подруг ничего не спросила о моих мокрых волосах или печальном выражении лица. Я смотрела, как они едят, а потом попрощалась с ними и стала смотреть из огромного окна, как они брели к железнодорожной станции, сгорбившись и, вероятно, обсуждая любопытный случай с пауком.
Я поплелась в кровать.
Но заснуть так и не смогла.
Четырнадцатая
Хантер
