Шрифт:
Закладка:
О повседневной жизни князя на фронте, его личных качествах и отношении к нему подчинённых позволяют судить воспоминания близких к нему лиц. Так капитан Б.В. Никитин вспоминал:
«Душевное внимание великого князя, его чарующая простота и деликатность навсегда привлекали сердца тех, кому приходилось с ним встречаться. Что же сказать нам, проведшим с ним войну? Мы были счастливы близостью к нему, а преданны безмерно.
Всегда ровный, великий князь никогда не выходил из себя. Он оставался спокойным, какие бы сюрпризы не приносила обстановка. А иногда действительно было чему удивиться. […]
Вот он в самом начале кампании, когда дивизия пролезла в щель у Береги Горние и после ночного боя, прорвав охранение, втянулась в узкие ущелья Карпат. Тирольские стрелки держатся кругом на гребнях по трём сторонам образовавшегося мешка и пытаются замкнуть последний выход у Береги Горние. Связь с корпусом порвана. Великий князь в головной сотне головного отряда черкесов бригады князя Вадбольского, а ночь проводит с кабардинцами графа Воронцова-Дашкова, на которого начинают нажимать австрийцы. Обстановка выясняется: перед нами начало большого наступления пехоты. «Дикая Дивизия» выскакивает из петли, занимает длинный фронт и вместе с 12-й кавалерийской генерала Каледина сдерживает натиск.
И влетело же штабу дивизии от командира корпуса Хана Нахичеванского! Ему вторит начальник штаба корпуса барон Дистерло: «Вы можете исчезать куда хотите, но мы не можем не знать в течение двух суток, где брат Государя!»
А брат Государя в восторге. Он смеётся над страхами за его жизнь, сам отвечает командиру корпуса и уходит в окопы.
Позиционная война тяготила его подвижный характер.
– Пришли лошадей на высоту 700, – говорит мне по телефону личный ординарец великого князя князь В. Вяземский.
– Куда? Как? Да она сильно обстреливается, там нельзя показаться верхом. Попроси великого князя спуститься вниз пешком по ходу сообщения.
Но разве можно запомнить высоты и гребни, по которым великий князь обходил свои позиции? Он всегда хотел сам узнать, сам увидеть. В его присутствии забывали о личной опасности, и бывали случаи, когда этим пользовались даже соседи.
Однажды под Залещиком великий князь приехал посмотреть Заамурскую конную бригаду и, как обыкновенно, в несколько часов всех зачаровал. Через три дня, в критическую минуту, славные заамурцы атаковали в лоб в конном строю пехотные окопы под Дзвиняч-Жежава. Командир бригады генерал А. Черячукин, идя на подвиг и желая поднять настроение, сказал своим солдатам, что с соседней высоты на них смотрит великий князь Михаил Александрович и интересуется, повернут они под огнём или нет. Надо ли говорить, что на высоте никого не было? Великий князь был занят своей дивизией и узнал только к вечеру о подвиге героев. Ведомые Черячукиным, они не только не повернули, не дрогнули, не только дошли, но прошли пехотные окопы.
Вспоминаю Тлумач, когда бой закончился лихим обходом татар и блестящей атакой третьей сотни князя Алека Амилахвари. Влетев в Тлумач, великий князь пронёсся через город, ещё занятый австрийцами. Около него падают всадники и лошади маленького конвоя, сражённые ружейными пулями. «Вам очень хотелось быть убитым сегодня?» – спросил я Его Высочество вечером за кружкой чая у командира корпуса Хана Нахичеванского.
У великого князя не было инстинктивного движения наклонить голову под пулей»[147].
Подчинённый великого князя П.Н. Краснов описал следующий боевой эпизод:
«До пяти часов на позиции было спокойно. В брошенном станционном буфете согрели кипяток и заварили чай. Как раз в это время на станцию, в сопровождении Юзефовича, приехал великий князь Михаил Александрович.
Статный, в светло-серой черкеске, с большим башлыком за плечами, в великолепной серебристой, кавказского курпея папахе, на крупной тёмно-гнедой задонской лошади, он красивым галопом скакал по полю, и за ним, растянувшись, скакали ординарцы-черкесы. У станции он слез.
– Ну, как у вас? – приветливо глядя большими глазами, спросил он.
Я доложил обстановку. Великий князь прошёл на перрон. Кто-то из офицеров, Ингушей, предложил великому князю чаю. Он охотно согласился.
В окопы передали, что великий князь находится на позиции…
Великий князь сидел на перроне, его угощали чаем, когда в голубом небе со стороны неприятеля показался германский аэроплан с чётко видными чёрными крестами на крыльях и быстро приближался к станции.
«Сейчас бросит бомбу», – мелькнуло в голове, и не за себя был страх, а за великого князя.
Аэроплан выпустил дымовой сигнал и стал делать круги над станцией. В воздухе тяжело загудел снаряд, разорвался левее и несколько сзади станции, бросил громадный столб дыма, и загудели и зашлёпали по земле раскалённые куски чугуна и стали.
Все помыслы были направлены к тому, чтобы увести великого князя со станции, вокруг которой, то не долетая, то перелетая, падали и разрывались снаряды тяжёлой артиллерии.
Но великий князь и слушать не хотел о том, что ему нельзя оставаться на станции. Он так же понимал свой долг, как понимали его остальные, и считал, что не может показать людям, что боится снарядов…
Обстрел станции продолжался около часа. Австрийцы выпустили за это время до шестидесяти снарядов. Ни один, однако, не попал в станцию, и у нас было только несколько раненых у кухонь ополченцев. Великий князь всё время оставался на станции…»[148]
Интересны также записки Л.Н. Воронцовой-Дашковой, общавшейся с великим князем в неофициальной обстановке:
«В кругу близких Михаил Александрович часто любил подшутить.
Однажды в комнате одного своего нервного адъютанта Михаил Александрович привязал все вещи верёвками и привёл ночью в испуг адъютанта, когда в его комнате вещи задвигались «сами собой».
Помню, как подшутил он ещё над приближённым к нему офицером бароном Врангелем. За столом великого князя подавались вино и водка, но сам он ничего не пил. И как-то шутя предложил со всех пьющих брать штраф в пользу раненых и завёл для этого кружку.
Барон Врангель любил выпить, но был скуп и, дабы не платить штрафа, под разными предлогами стал во время обедов выходить из-за стола в свою комнату и там, выпив изрядно, возвращался к столу. Однажды Михаил Александрович застал Врангеля на «месте преступления» и… барон должен был опустить в
