тебя или посочувствовать… А эту тварь… ты тоже видишь? — И поднял взгляд. Но смотрел он не на меня, а куда-то за спину. Лицо его бледнело буквально на глазах. Я покосилась на стену позади. Там было пусто. Или точнее — для меня пусто. Вся моя злость куда-то вдруг улетучилась, я шёпотом спросила:

— Тень… тут?

— Да. И её не хило так раздуло. Чем ты её кормишь? — голос был слишком напуганным, чтобы принять вопрос за шутку. Поэтому ответ в стиле “котятами”, я решила приберечь. Вместо этого спросила:

— Как давно… ты её видишь?

— С того дня, как прозрел.

— Это случилось…

— На крыше. Ты помнишь?

Я кивнула:

— Такое сложно забыть. Это ведь был конец нашей дружбы, — в мой голос закралась тоска. Она тлела внутри перегоревшим костром былой боли.

— В тот день… столько было звёзд, — тихо сказала я, прерывая молчание. — Надо было дождаться, когда одна упадёт и загадать желание. Знаешь, что бы я попросила?

Алек молчал, продолжая смотреть куда-то мне за спину. Но я видела по его Эмону, что он прислушивается, ловя каждое слово.

— Я бы попросила…, — мои веки сами собой закрылись, голос упал до шёпота, — …чтобы мы навсегда остались там, в том прежнем мире. Где люди — это просто люди, без условий. Без звериных масок. А мы можем ругаться из-за пустяков и тут же обниматься, и всё понятно и просто, и рядом всегда есть тот, кто поддержит без осуждений. А впереди ещё миллионы дней — столько же сколько звёзд. И даже больше.

Я замолчала. Тишина давила на барабанные перепонки. А перед внутренним взором проносились картины потерянной жизни, на которых мы с Алеком были вместе — вместе окончили школу и выбрали вуз, вместе проводили вечера и ночи, вместе плакали и смеялись, ссорились и мирились… И никаких теней, Эмонов и старух с мрачными вестями. Возможно ли претворить эти картины в явь? А если да, то смогу ли избавиться от страха, что всё повторится? Он испугается, бросит, а я…

— Спорю, за такое желание, — вдруг сказал Алек, — Тина из прошлого хорошенько настучала бы тебе по лбу.

Я распахнула глаза. Он смотрел на меня с тем же сожалением об упущенном, что переполняло и меня. Вздохнув, сел рядом — плечом к плечу, сказал с улыбкой в голосе:

— Раньше в тебе было меньше романтики. Думаю, в четырнадцать лет ты бы скорее попросила у звезды чемодан долларов и новую мать в придачу. — Он чуть помедлил, словно собираясь с силами, сцепил руки в замок, уставился в одну точку:

— Я прозрел, когда ты вытащила меня на крышу. До сих пор не понял, почему не разбился… Ты вытащила меня, и тут же скрючилась, упала, точно подкошенная. Принялась кричать и метаться, словно в припадке. А рядом, прямо у твоего лица, по земле растеклось жидкое серебро. Я видел уже всё в другом свете. Твоя снежная лисица казалась мне ангелом, не иначе. Она светилась белизной. Глупо, но я решил, что всё-таки умер, ты от горя плачешь, и я твою душу вижу. А пролитый рядом свет — ничто иное, как слёзы этой души. А потом появилась тварь, никак из преисподней выползла. Сразу было понятно, что её приманило. Дальше, как во сне, руку протянул к серебряному свету, который за слёзы принял. И только коснулся — он испарился, а мне словно сердце узлами скрутило, — Алек перевёл дыхание. Я его не торопила.

— Видимо, твари моё вмешательство не понравилось… — продолжил он со смешком. — Она раздулась до лошадиных размеров, точно её изнутри распирало, пастью щёлкнула так, что у меня от лязга в ушах зазвенело, и вдруг осыпалась пауками на землю, и все они кинулись ко мне. Вцепились в моего Эмона…. тогда я ещё не знал что зверь так называется… Эти пауки… они точно собиралась мою душу вырвать… — Алек попытался улыбнуться, но вышло криво, — Ну, по крайней мере у меня есть хорошее оправдание тому, почему я не переношу пауков.

Я не сводила с Алека взгляда, всматриваясь в черты лица, в тени, в морщинки, и всё не могла насмотреться. В горле стоял удушливый ком. Алек продолжил:

— Через пару дней со мной связался куратор — представитель Эмозора, который ищет таких как я — молодых прозревших. Проверил уровень духовной энергии. Оказалось — бездарен. Так мне и сообщили: — бездарен и слаб. Присвоили низший класс, назначили послушать лекции о мире и его устройстве, а после оставили в покое. Таких как я в особые школы не принимают, но и совсем без присмотра не оставляют. Про тебя я им тоже говорил, и про Тень. Они проверили, сказали, что у тебя потенциала нет — пустышка, слепа как крот, а тень мне видимо из-за потрясения мерещится, так бывает, особенно у слабых Зрячих. Предложили проверить мозги.

— Но я же знаю, что не сумасшедший. Каждый раз, как приближаюсь, эта тварь за твоей спиной впадает в неистовство. Щупальца тянет. Помнит, кто её добычу увёл. А меня такой ужас берёт, словно опять в тот день возвращаюсь. Так и метался — приблизиться не мог, и если совсем тебя не видел — тошно становилось жить.

— Почему же теперь подошёл?

— Испугался за тебя… — признался Алек. — Раньше ничто не угрожало. Тень себя не проявляла, пока я держался подальше. Но Шакал… точно не тот, на кого я могу тебя спокойно оставить. Ему верить нельзя.

— А что же Тень? — резко спросила я.

— Плевать на неё! — он воинственно потряс кулаком над моей головой. — Что, слабо!? Ничего сделать не можешь?! Силёнок маловато стало? Вот и захлопни свои клешни! — Выражение лица у него при этом было, как в детстве — насупленно-серьёзное.

Мне стало смешно и грустно одновременно. Алек пытался за бравадой спрятать ужас перед Тенью, но я читала его на бледном лице так же ясно, как нацарапанную на соседней стене фразу: “Не учёба спасает из моря долгов, а круги под глазами”.

Но, всё-таки он пришёл. Несмотря на страх. Всё-таки сидит рядом, полный сожалений и раскаяния. Я незаметным движением ущипнула себя за локоть — больно. Не сон. Но почему всё это происходит только сейчас? Почему не раньше? Почему не объяснил за столько лет что к чему? — Я сама не поняла, как произнесла эти вопросы вслух.

— И что бы сказал? — покачал головой Алек. — Про Эмонов и Тварь? Ты бы поверила?…я думал, что если буду держаться подальше, то и тебя и меня чувства отпустят, а чёрная хрень за твоей