— Только демократическая республика, социалисты-революционеры — единственная реальная сила против большевиков, — не задумываясь, ответил Чайковский.

— Не сомневаюсь, — сказал Френсис, — ваша партия в последний месяц делом доказала свою состоятельность. У вас поддержка народа. Особенно на селе. Россия — крестьянская страна, и поэтому за вашей партией будущее. Мы полагаем, Николай Васильевич, что войска Антанты только помогут свергнуть ненавистную народу клику Ленина. Далее свободная Россия сама определится со своим выбором.

— Вы полагаете, что я подхожу для этой роли?

— Разумеется, я Вас давно знаю и от лица Соединенных Штатов готов поддержать Вашу кандидатуру.

— Я должен подумать и обсудить с товарищами это предложение.

Вскоре Чайковский с липовыми документами начальника экспедиции по исследованию сельхозартелей и коммун Севера выехал на пароходе из Вологды. Он прибыл в Архангельск и в течение трех недель проживал на нелегальном положении. Он ждал событий, которые должны были вознести его к вершинам власти.

Обо всем этом Армор вспомнил, когда после отправки в Петроград Великих князей Романовых, пришел в посольство. Там был гость из Архангельска, английский капитан Маркграт. Он прибыл в Вологду, чтобы известить дипломатов: к перевороту все готово, главное препятствие для начала предприятия — нахождение посольств в Вологде.

Военные миссии, обсуждая накануне вопрос о возможности переждать время до подхода союзников за стенами Вологодского Кремля, пришли к выводу, что это чрезвычайно рискованная затея. Оставался один путь — уезжать.

Большевики, выполняя директиву Радека, всеми силами подталкивали дипломатов к отъезду. Они лишили их возможности пользоваться продовольственным пайком, перестали принимать телеграфные сообщения, арестовали тираж брошюры, подготовленной в посольствах, где были опубликованы тексты переговоров с большевиками. Советские власти в этих книжках выглядели весьма неприглядно, что и послужило причиной ареста уже готового пятидесятитысячного тиража.

Начальник Вологодской ЧК товарищ Уваров приказал сжечь весь тираж. Он не сомневался, что книга была уничтожена, и о ней никогда более никто не вспомнит. При этом представители Советской власти оставались любезными в общении и говорили, что все льготы посольствам будут немедленно восстановлены после переезда дипломатов в Москву.

Тем хуже для них, — сказал утром 23 июля на совещании руководителей миссий Френсис, — мы уезжаем из Вологды, сегодня же вечером в направлении Архангельска. Решение принято.

Собравшиеся не возражали.

Сказать выезжаем было легко, но в городе уже три недели было объявлено военное положение, и ничего без разрешения с самого верху не делалось. Тут уже не помогут ни связи, ни договоренности.

Вагоны, оплаченные на месяцы вперед, стояли на станции в тупике. Из них сгруппировали целый состав, куда кроме спальных вошли служебные и багажные вагоны.

— В России сделать что-либо неимоверно сложно, но это единственная страна, где самые невозможные вещи в конце концов случаются, — успокаивал Робиен племянницу французского посла. — Все устроится, и мы уедем отсюда.

Между тем переписка дипломатов Антанты с Наркоматом иностранных дел, которая возникла еще в начале месяца, продолжалась.

Чичерин прислал дипломатам очередную телеграмму:

«Я самым искренним образом прошу Вас покинуть Вологду, приезжайте сюда. Опасность приближается».

Нарком сообщал о каком-то надвигающемся сражении, которое непременно уничтожит все посольские дома вместе с имуществом и людьми. Дипломаты недоумевали, кругом было тихо.

К вечеру вагоны дипломатического поезда были составлены, пассажиры заняли свои места и стали ожидать отправления.

— Паровоза без разрешения из Москвы не будет, — предупредил начальник станции. Все время до этого он выражал союзникам симпатию и утверждал, что в течение часа в любой день отправит миссии из Вологды в нужном направлении.

— Как же так?

— А вот так, вы уедете, а я за всё отвечай. Извольте связаться с Москвой.

— Чичерин прислал телеграмму, в которой возражает по поводу нашего отъезда в Архангельск! — сообщил Нуланс, — Если у нас свобода выбора, то почему нельзя ехать туда, куда захотим?

— Архангельский Совет не принимает, — вступил в разговор Линдлей. — Я знаю этих товарищей, три недели назад имел удовольствие общаться. Видимо, они ещё не всё союзное имущество вывезли со складов, и свидетели им не нужны.

— Каких складов? Что вывезли? — забеспокоился итальянец Торетта.

— С Архангельских складов в Бакарице, там союзные склады военного имущества, которые большевики вот уже более месяца вывозят на пароходах вверх по реке.

— Но это же чужая собственность!

— Я тоже так думал, — сказал Линдлей, — но товарищ Павлин Виноградов из Архангельска, ссылаясь на комиссара Кедрова, объяснил, что все это оплачено кровью русских солдат.

— Демагоги!

— Это не только его мнение, это мнение руководства большевиков.

— Где Френсис? — спросил посол Франции. — Почему его нет с нами?

— Он вернулся в посольство, играет в покер и приказал известить его, как только получат результат, и все окончательно будет готово к отправке.

— Возмутительно!

Француз был искренне недоволен безразличным поведением дуайена дипкорпуса. Он считал, что американец должен быть здесь и внушать остальным чувство уверенности.

Неожиданно перрон оказался полон вооруженных солдат.

— В чем дело?

— Всем занять места в вагонах, никому не выходить. Нарушители будут арестованы и расстреляны.

— Напоминает Финляндию, — скептически заметил Нуланс, — нужно срочно возвращаться в посольства и рассылать протесты, а между тем Френсис играет в покер.

— Нельзя уходить, господин посол, все архивы упакованы, как только мы покинем состав, они тотчас угонят поезд в Москву и будут счастливы ознакомиться с нашими бумагами, — заявил де Робиен.

Граф вышел из поезда, чтобы проводить до площади одного из сотрудников, и тут же был арестован. Дипломаты взирали на это из окон вагона. Бесстрашная мадемуазель Фесса с распущенными волосами в одном халате выскочила из купе и бросилась на шею к секретарю посольства.

— Что они хотят с Вами сделать?

Ситуация действительно выглядела трагично. Рядом с хозяйкой билась в истерике горничная, он подумала, что де Робиена прямо сейчас расстреляют.

На подножке вагона рвал на себе волосы сербский посланник Сполайкович, но сходить на перрон не решился.

Нуланс выглянул в окно, увидел бедственно положение сотрудников и снова с грустью произнес:

— Подумать только, и всё это время Френсис играет в покер.