Наконец в окна под потолком пробился ясный жёлтый свет. Оранжевое сияние залило пылающие печи, и накалённая атмосфера мастерской сменила оттенок.

Настал рассвет.

Появился Механик и сообщил:

– Конец смены, инструмент.

Джаннер, в поту и в саже, бросил ножницы на пол, шатаясь, прошёл мимо машин, спустился на нижний этаж, толкнул дверь, миновал сонных детей, которые брели на работу, и свернулся на койке, забыв даже про еду.

Проснулся он от звона колокольчика над ухом. Это был всё тот же мальчишка с довольной ухмылкой на лице. Джаннер съел две миски супа, осторожно натянул перчатки на покрытые волдырями руки и побрёл вверх по лестнице, за свой стол.

Он не представлял, как можно провести тут ещё день. Руки болели, спина устала, он уже несколько суток не видел солнца, страшно скучал по родным, а главное – чувствовал, что перестаёт мыслить. Здесь не о чем было говорить, нечему смеяться, не о чем думать, кроме машин. Дети, попадающиеся Джаннеру на пути, пугали его до дрожи. Мальчик понимал: если он застрянет на фабрике надолго, то забудет, кто он такой. Глаза остекленеют, он будет целые дни проводить в бессмысленной рутине, ни о чём не думая, не мечтая и постепенно забывая огромный прекрасный мир за пределами фабрики.

На третью ночь плена Джаннер решился.

Он подошёл к столу, взял тяжёлые ножницы и огляделся, высматривая Механиков. Один из них расхаживал по свисающей с потолка платформе. Мальчишка остановился и перегнулся через край, чтобы прикрикнуть на кого-то, работающего за ближайшей машиной.

Убедившись, что Механик на него не смотрит, Джаннер глубоко вдохнул, в последний раз огляделся – и бросился бежать.

40

Гроб

Он заметил за спиной какое-то движение – возможно, Механик бросился за ним, – но пока погоня оставалась позади, Джаннера это не смущало. Он нырял между машинами, с радостью замечая удивление на лицах детей, мимо которых пробегал. В кои-то веки они казались живыми.

Мастерская представляла собой лабиринт металла и огня, и лишь спустя некоторое время Джаннер понял, что заблудился. Он думал, что найти лестницу к дверям, за которыми лежала свобода, несложно, но машины, длинные столы и груды ящиков сбивали его с толку. Крики преследователей теперь раздавались со всех сторон.

Джаннер почувствовал, что внезапно стало жарче; повернув за угол, он оказался прямо перед чёрной пастью главной печи. В нескольких шагах от него один мальчик длинным металлическим шестом с крюком на конце открывал горячую заслонку, а другой лопатой бросал уголь в недра топки. Огонь пылал и алчно ревел в знак благодарности. Оба мальчика с недоумением уставились на Джаннера.

Наконец он понял, куда попал. Он видел эту печь и кучи угля, когда Мобрик впервые провёл его по длинному коридору. Джаннер развернулся и обнаружил неподалёку знакомую двойную дверь. Чувствуя, как печь дышит жаром ему в спину, он со всех ног бросился к лестнице, огибая на бегу механизмы, но не теряя дверь из виду.

Добравшись до лестницы, он впервые оглянулся. Пятеро парней, выше и старше Джаннера, проталкивались следом. Они не особенно спешили. Ещё двое соскользнули по свисающим с потолка цепям.

Джаннер понятия не имел, что делает. Он знал, что в конце длинного коридора находится пустое помещение, где стоит экипаж. Он знал, что у Надзирателя есть кнут, который тот, по словам Мобрика, не стесняется пускать в ход. Он знал, что единственный известный ему выход с фабрики закрывает тяжёлая решётка, которую не поднимешь в одиночку.

Но ещё Джаннер знал, что не выдержит больше ни дня на обрезке, если не сделает хоть что-то. Он не инструмент. Он Хранитель трона Анниеры, а значит, не собирается сдаваться без боя.

Взбегая по лестнице, Джаннер услышал нечто настолько страшное, что чуть не упал:

– Джаннер Игиби. Не надо.

У подножия лестницы стояла девочка. Она была вся в грязи, но глаза у неё светились как жемчужины. Именно эту девочку Джаннер видел в первый день.

– Откуда ты знаешь, как меня зовут? – спросил он. Механики приближались с каждой секундой, а он не мог сдвинуться с места. – Кто ты?

Её ясные глаза наполнились слезами, которые потекли по лицу, как белая краска по чёрному холсту. Джаннеру нужно было бежать. Если не медлить, он выиграет несколько минут, прежде чем Надзиратель узнает о побеге…

– Джаннер, ты не выберешься, – сказала девочка. – Пожалуйста, не убегай. – В её красивом голосе звучали нежность и отчаяние, он напоминал серебристый ручеёк в мрачном лесу. Только такой голос и мог его удержать. Джаннер посмотрел на дверь за спиной, потом на Механиков, которые спешили к нему, потом на ясноглазую девочку – и сдался. Внутренний голос кричал «Беги! Вырвись отсюда!», но ноги не желали двигаться с места.

Первый из Механиков подбежал к лестнице, оттолкнул девочку и спустился. Джаннер не отводил от неё взгляда, даже когда Механики заломили ему руки за спину. Её глаза напоминали звёзды в грозовую ночь – светлые точки, проглядывающие сквозь тучи.

Джаннера толкнули коленом в спину, и он кувырком полетел с лестницы, смутно гадая, на что это похоже, когда ломаются кости. Мальчик рухнул на пол, еле дыша от боли. А потом снова встретил её взгляд.

– Кто ты? – с трудом проговорил он.

Прежде чем Механики потащили его прочь, она нагнулась и ответила:

– Сара Кобблер.

Потом кто-то врезал Джаннеру по голове, и свет померк.

Очнувшись, Джаннер решил, что он уже мёртв. Глаза у него были открыты, но он ничего не видел. Всё тело ныло, пальцами было больно шевелить. Джаннер провёл языком по вспухшей губе – и ощутил вкус крови. Его здорово избили.

Но куда он попал? Он лежал на твёрдой поверхности, но руки и ноги, к счастью, не были связаны. Он сел и стукнулся лбом.

– Ой! – Джаннер схватился за лоб, забыв про волдыри на руках, и снова вскрикнул.

Когда боль улеглась, он понял, что находится в ящике, крышка которого была лишь чуть выше его груди. Его накрыл приступ ужаса. Он всегда боялся тесных замкнутых мест. Иногда, когда они в шутку боролись с Подо и тот крепко обхватывал его вокруг туловища, Джаннер испытывал такой же страх. Буквально только что он смеялся – а в следующее мгновение утрачивал власть над собой и начинал биться как в страшном сне.

Он закрыл глаза и заставил себя дышать ровно, но не мог подавить желание толкнуть крышку, просто чтобы проверить, не откроется ли она.