полагала, что самой тяжелой «травмой» в детстве была пара переломов, после которых, по ее признанию, она получила уйму желаемого внимания; правда, имелась у нее склонность задавать философские вопросы вроде «почему я живу?» в возрасте, который, по прошествии времени, кажется ей чрезмерно ранним[597]. Элизабет Вурцель временами смотрела на себя и задавалась вопросом, что и мои студенты после книги Дафны Меркин: с чего бы я, преуспевающая жительница Манхэттена, страдала депрессией? Вурцель в поисках того, с кем можно было отождествить себя, нашла весьма притягательной личность Брюса Спрингстина, поскольку его рабочее происхождение оправдало бы ее депрессию[598]. (Как мы узнаем позже, у Вурцель было куда больше общего со Спрингстином, чем она думала.) Также Элизабет придавала нездоровую важность своему выкидышу, потому что он давал ей право на паршивое самочувствие[599]. При этом многие считали, что должно случиться действительно что-то очень плохое для того, чтобы человек нехорошо себя чувствовал. В таких случаях идеи биохимической теории происхождения депрессии давали возможность ответить на сложные вопросы.

Однако, хотя биохимия исправно служит своей цели и закрепляет восприятие депрессии как болезни, большинство авторов находят, что их страдания не ограничиваются исключительно нарушением химических реакций. Неважно, насколько высоко оцениваются физические средства для облегчения симптоматики – они часто принимают в штыки ситуацию, когда их применяют без оглядки на их внутреннюю и внешнюю жизнь. В книге «Моя борьба с безумием» (My Fight for Sanity, 1959) Джудит Крюгер выразила двоякое отношение к ЭСТ. Курс терапии абсолютно точно облегчил симптомы, однако вызвал физические боли и психическую дезориентацию, но хуже всего – она стала ощущать себя невидимой. Почувствовать себя по-настоящему здоровой она смогла после сеансов с внимательным психоаналитиком: в ходе чего у нее обнаружились подавляемые чувства враждебности и зависти к младшему брату[600]. Элизабет Вурцель куда быстрее начала принимать препараты, чем обратилась к психотерапии, однако, по ее словам, она перешла от четкого убеждения, что происхождение депрессии кроется в проблемах биологического характера, к более гибкому подходу после того, как «скопление жизненных обстоятельств сделало мои мысли настолько уродливыми, что моя голова стала столь гиблым местом, где я попросту застряла»[601].

Глубокое и личное прошлое имело для авторов очень большое значение, а самым важным этапом жизни была жизнь с родителями. Хотя, может, точнее будет сказать так: прошлое без родителей. «Как знакомо», – грустно подумал бы Карл Абрахам.

Видимые и невидимые

Как впоследствии Андре Грин и Элис Миллер, Карл Абрахам обнаружил, что часто заболевают депрессией те, чьи родители из-за собственных травм и неуверенности в себе эмоционально отсутствовали, хотя физически были рядом.

Сдержанный Уильям Стайрон мало что рассказывал о своем детстве. Он пишет, что «многое, несомненно, по-прежнему будет оставаться тайной ввиду непонятной природы болезни», но «впоследствии я постепенно приду к убеждению, что трагическая утрата в детстве, вероятно, стала источником моего собственного расстройства»[602]. Отец Стайрона также страдал депрессией, а мать умерла от рака, когда ему было тринадцать.

Часто ребенок чувствует, что его бросили, даже если родитель физически присутствует в его жизни. Родители Элизабет Вурцель развелись. «Думаю, неважно, полная семья или нет, если родители всегда рядом, то ты ощущаешь положительные эмоции от самого их присутствия. У меня же были оба родителя, которые постоянно выясняли отношения, и все, что они мне дали – фундамент, расколотый надвое, внутри которого – пустота и боль»[603]. Отец Элизабет был вечно занят. Когда ей удавалось проводить с ним время, он спал. Трейси Томпсон описывает своего отца как «веселого», но мало вовлеченного в ее воспитание; ее мать, ревностная христианка, отказывалась принимать дочь такой, какая она есть, будучи чересчур заинтересованной в том, чтобы воспитать ее настоящей христианкой в собственном понимании этого слова. Мать Дженни Диски, сама страдавшая депрессией, отправила ее учиться конькобежному спорту, но это было не столько во благо дочери, сколько ради желания матери иметь возможность похвастаться своим ребенком. Интересно, что Мери Данкуа, которая настаивает на биохимической природе депрессии, однако же, считает развод родителей ключевым фактором своей болезни[604]. Салли Брэмптон описывает своих любящих родителей, но при этом считает, что ее отец страдал недиагностированным расстройством аутического спектра и не был способен ничего дать в эмоциональном плане. В детстве Салли приходилось справляться с глубоким недовольством родителей друг другом, а собственные эмоциональные потребности оставались неудовлетворенными[605]. Девочку отправили учиться в закрытую школу, которую она терпеть не могла, и она чувствовала, что так от нее просто избавились. (Одна из психотерапевтов Брэмптон как-то сказала, что процентов восемьдесят ее пациентов учились в школах-интернатах[606].) Лора Инман утверждает, что никогда по-настоящему не знала своего отца. Лорен Слейтер называет свою мать «отстраненной»[607].

Автобиография Брюса Спрингстина «Рожден, чтобы бежать» (Born to Run, 2016) – это одновременно и гимн радостям рок-н-ролла, и размышление о причинах его депрессии. Подобно Сильвии Плат, Чарли Мингусу и Робину Уильямсу, у Спрингстина она сочеталась с творческой жилкой и огромной жаждой жизни. Контраст между бешеной динамо-машиной на сцене и человеком с мрачной депрессией, сутками приковывающей к постели, поражает, – но и то и другое одинаково реально. Унылые жизни и города, наполняющие его песни, – не порождение необычайно развитой эмпатии и воображения, а хорошо знакомые ему пейзажи и люди (включая его самого и его отца). Брюс уверен, что его отец страдал недиагностированной депрессией, которая лишала его эмоциональной стабильности и подвергала риску любую возможность вовлеченного общения с талантливым сыном. Позднее у Спрингстина-старшего развилась параноидальная шизофрения. Отец Брюса желал ему только добра, но, когда они с сыном оказывались вдвоем, он все же был эмоционально недоступен.

Плат и ее мать были близки, но также мать была занята постоянными болезнями ее брата Уоррена. Отец Сильвии умер, когда ей было восемь лет. Как-нибудь прочтите ее стихотворение «Папа», где Сильвия осторожно намекает, что эта смерть на нее значительно повлияла[608].

Тема отсутствующих родителей в мемуарах, возможно, поддерживает некоторые психологические теории депрессии. Но какой бы ни была истинная причина депрессии конкретного человека, эта тема в сочинениях хорошо демонстрирует, что психологический аспект имеет большое значение. Каждому приходится сталкиваться с лишениями, внутренними конфликтами и потерями. И в каждом случае «эндогенной депрессии» они сыграли свою роль, неважно, став основной ее причиной или нет.

Вдобавок к отсутствующим родителям авторы сталкивались с ощутимыми травматическими событиями в детстве. Трейси Томпсон сбил автомобиль, едва не лишив ее жизни, и изуродовал лицо, когда она была на пороге пубертата[609]. Лора Инман подвергалась сексуальным домогательствам в раннем юношестве