Шрифт:
Закладка:
Шмель замечает мое внимание к оружию.
– Ты идеалист, Контуженый. Сейчас время воинов. Обмани, стреляй первым – иначе сам поймаешь пулю. А если стреляешь, не промахивайся! – Он кивает на пробитую картину под открытым сейфом. Рядом на полу пачки купюр.
Шмель наливает текилу янтарного цвета в широкие бокалы. Один двигает ко мне и усмехается, словно только что заметил мою беспомощность.
Я постепенно вспоминаю наш разговор и демонстрирую скованные плечи:
– Я тебя не связывал.
– Я же говорю, ты идеалист, вымирающий вид.
Шмель глотает текилу и ворчит:
– По вкусу, как самогонка, а стоит…
О какой ерунде он болтает. Я упираюсь в бывшего друга ненавидящим взглядом.
– Ты предал нас, Шмель. Раненного вэсэушника пожалел, а наших ребят в расход.
Он отмахивается:
– Не смотри на меня так! Тот раненый укр ничем на тебя не похож. Я думал, он сдох. Полез по карманам в поисках ценного, а там только дешевенький мобильник. И тут он открывает глаза. Мне кричат – добивай! Я очередь в землю. Звякнул с его телефона себе и сунул ему в руку. Знаешь, зачем? Чтобы троллить его? Хрена лысого! Рассчитывал потом срубить денег за спасение.
– Расчет оправдался?
– За спасение украинцев СБУ не платит, только за убийство наших русских.
– Убивать легче, особенно чужими руками.
– Контуженый, не дави на совесть, не по адресу. На гражданке я терпел Лупика с его барскими замашками, а на войне дозрел, что не буду слугой никому. Сам стану хозяином! И гребаная автомойка на паях с дружками меня не устраивает. Появился другой вариант. Решительный шаг – и я хозяин завода! Один!
– Ты меня не добил, чтобы еще раз похвастаться?
Шмель тычет пальцем в мой телефон. Включается прежняя песня «Я русский». Мы слушаем припев, и Шмель выключает.
– Я тоже русский и иду до конца, – комментирует он.
– Не льсти себе. Ты мразь и предатель.
Его кулак сжимается, желваки двигаются, глаза превращаются в щели амбразур.
– Я новый русский, тот, кто будет на коне после этой войны. Не в могиле, не на костылях с медалькой, а живым, в комфорте и с прибыльным заводом! – Он поднимает с пола медаль «За отвагу». – И с наградой, кстати, тоже. Заслужил, пригодится.
Я помню, как бросил медаль в Шмеля. Она шлепнулась на чистый пол, а сейчас там разбитая бутылка из-под коньяка. Шмель пил из этой бутылки, я смотрел в телефон, а потом он замахнулся и…
В голове вспышка. На этот раз не от боли, а от прояснения памяти. Я вспоминаю самое ужасное. Не подлый удар по голове, а тот кошмар, что видел перед этим на дисплее.
Я вскакиваю:
– Что с Машей?
– Машка в надежных руках. Ее тело, руки, ноги и всё, что между ними, – ухмыляется Шмель.
– Я же выполнил условие. Отпусти ее!
– Сядь! А то грохнешься.
Шмель подходит, пихает меня, я шлепаюсь на диван. Он сует мне бутылку в зубы.
– Выпей, полегчает.
Я делаю большой глоток и отворачиваюсь. Шмель плещет мне в лицо текилой и веселится:
– А теперь умойся!
Глаза жжет. Беспомощно фырчу носом и отплевываюсь. Довольный Шмель усаживается на диван, он продемонстрировал мою полную зависимость от его воли. Связанного противника он не опасается, но есть сила, способная привести его в дрожь.
Вспоминаю свой звонок Чапаю и блефую:
– Я разыскивал предателя по заданию ЧВК и регулярно отчитывался. Прежде, чем зайти в твой дом, я позвонил Чапаю и рассказал о твоем предательстве. Мы условились, если я через два часа не перезвоню, он вышлет группу обнуления. Прошло больше. По твою душу уже выехали ликвидаторы. Беги!
Шмель слушает, откидывается на диван и остается расслабленным. Он приподнимает большой палец и любуется им.
– Удобный пароль – отпечаток пальца. Твоего пальца! Пока ты провалился в войну и бредил «огонь-выстрел», я изучил твой телефон. Чапаю ты звонил утром, а сейчас ночь. Никто не приехал. Да и меня под видом Русика ты опознал позже. Ты врать не умеешь, Контуженый. И никогда не умел. Я запомнил это с тех пор, когда ты был послушным Никитой Данилиным.
– А ты? Ты всегда врешь?
– Честность мне ничего не дала, а вот обман – сплошные плюсы. Начиная со шпаргалок в школе. Лапша на уши доверчивым девочкам помогает залезть в их трусики. Я обманул Вепря, когда пошел вместо Русика. И Русик смотрел мне в рот, как преданная собачка. Я обманул его в последнюю ночь, чтобы он погиб вместо меня. А потом обманул всех, когда стал Русланом Краско!
– Только не меня.
– Тебе же хуже, Контуженый. – Шмель выпивает, сводит брови и сверлит меня взглядом. – Кто еще про меня знает?
– Какого тебя? Ты Русик или Шмель?
– Я тебя не добил, чтобы узнать, кому ты еще рассказал, что Шмель жив?
Я делаю невозмутимое лицо в надежде запугать предателя:
– Вепрь знает. Он сам за тобой приедет.
– Не ври!
– Водитель Кедр, который доставил нам мины, его младший брат. Парня разорвало на куски. Вепрь в бешенстве. Он ищет предателя и отомстит.
– Ищет? – хватается за неосторожное слово Шмель. – Он найдет. И знаешь кого? Тебя!
Я пытаюсь исправить оплошность:
– Я докладывал Вепрю. Я говорил о тебе.
– Херня! – Шмель трясет моим телефоном. – Перед «Группой Вагнера» ты не отчитывался. Чаще всего ты встречался с Машей Соболевой. С Аленой с моего завода перезванивался. Даже Злату отыскал. И моей секретарше успел наплести чего-то. Кому ты обо мне проболтался?
Прямая угроза не проходит, и я пробую сыграть на добрых чувствах бывшего друга:
– Шмель, раз ты смотрел телефон, то видел фото Златы. Она ждет ребенка. Будет мальчик. Она назовет его в честь отца – Денисом.
Шмель смущается, но всего на мгновенье. Затем бьет кулаком по столу:
– Перед тобой Руслан Краско! Дениса Шмелева нет! Или Злата думает иначе?
Ругаю себя за наивность. После бегства матери к обеспеченному иностранцу Денису плевать на женщин. Когда на чаще весов большие деньги и эфемерные чувства, он выберет деньги. Своими намеками я только подставляю Злату. Шмель убьет ее и ребенка, если заподозрит неладное.
Спешу отвести подозрения:
– Тогда я о тебе не знал. Мы думали, что ты погиб. Я говорил с ней о деньгах из тайника. Решили, что их забрал Русик. А ребенка Злата оставит в роддоме.
– Сука, как все. Пусть живет. Это максимум, что я могу
