я предпочел бы ее общество и по доброжелательным советам отца развлекал бы ее, сообщая таким образом через нее мои желания всей семье. Но эта дочь (ее было около 20 лет, то есть почти на два года меньше, чем мне) была очень замкнута и неприветлива, близорукая, с достаточно невыразительным выражением далеко не самого красивого лица. Я увидел, что, несмотря на ее симметричную высокую фигуру, испытать к ней симпатию было невозможно – в плане образа мыслей мы были совершенно не похожи. Полагаю, что эта несчастная девушка приняла свою близорукость слишком близко к сердцу. Другие две дочери в возрасте 12 и 14 лет имели типичную крестьянскую внешность: пухлые и круглые лица и фигуры соответственно. Они были старательными, им часто давали какую угодно работу – например, ухаживать за 30 коровами и 15 лошадьми, выезжать в поле чтобы косить траву и собирать сено, идти в лес за дровами и т. п. У помещика практически не было помощников в уборке урожая, даже не было постоянных поденщиков. Из постоянно нанятых работников были лишь мальчик-подросток и девушка, причем редко кто выдерживал у него больше, чем несколько недель, так как еда была скудной и в недостаточном количестве, а часть зарплаты под тем или иным предлогом не выплачивалась.

Однажды, когда я вернулся с охоты, у большой смотровой башни в центре двора мне повстречался мой хозяин. Башня была заброшена, быть в дозоре было некому, хотя соседние крестьяне и конокрады нередко штурмовали дощатый забор, уводя лошадей, бидоны с маслом и др. Помещик взял меня за руку и сказал:

– Давайте будем с вами хорошими друзьями, надеюсь, что никто из нас об этом не будет сожалеть. Я прогнал своего сына с его потаскухой, с которой он собирается обвенчаться по закону, и вот они перед отъездом ограбили меня, украв множество бидонов масла помимо многих других вещей. Не могли бы вы съездить в соседнюю деревню, где есть сельский полицейский (сотский) и попросить его немедленно прийти сюда, прежде чем они уедут?

Чтобы пойти навстречу этому чудаку, который, естественно, очень переживал из-за ситуации с сыном, но больше всего ради того, чтобы опробовать молодого и красивого полнокровного жеребца, на котором я еще не ездил, я согласился выполнить его поручение. Несколько часов спустя перед главным домом помещика разыгралась далеко не самая красивая сцена, которая, в конечном счете, окончилась мирно: багаж сына был досмотрен и он получил разрешение сохранить за собой множество «украденных» вещей – важных, и не очень. Сын отправился со своей возлюбленной в Томск, где я их вскоре встретил после возвращения в город. Дела у них шли неважно, и они тешили себя надеждой, что им когда-нибудь разрешат вернуться обратно, на что надеялась и мать: «А для кого все это хозяйство нужно?» Если я мог его получить – но не за счет других людей и без дочерей – я бы был очень благодарен.

Причуды помещика заключались, в частности, в том, что он не решался взваливать на себя больше работы, чем было необходимо для его домашнего хозяйства. В обширных лесах падали, нагромождаясь друг на друга, и гнили деревья, которые лежали и разлагались, притом что в Томске последней зимой цена на дрова была необычайно высокой, настолько несоразмерно высокой, что Московская губерния решила отправить почтой своим коллегам в Томск – разумеется, не без ироничного замечания – «ящик березовых дров в подарок».

Еда, которую мне давали в поместье, не совсем соответствовала моим требованиям. Молока я получал достаточно, но было очень мало меда, и в целом еда была достаточно скудной. Обычный обед состоял из щей (капустный суп с небольшим количеством мелко порезанной говядины) и каши на воде. Еду подавали на стол в глиняных кувшинах, в которых она и готовилась. Но я, конечно, мог охотиться, ездить верхом и рыбачить столько, сколько было душе угодно. Несколько раз в воскресные дни я совершил увлекательные конные прогулки с двумя юными дочерьми хозяина – старшая почти всегда была дома – не будучи слишком разговорчивыми, они зато были очень толковыми наездницами. Во время проживания в поместье я несколько раз был в городе в компании помещика или его дочерей. У них при себе всегда были заряженные револьверы, в чем был свой резон, так как живущие в округе люди явно демонстрировали враждебное отношение к помещику, которого посещали не только воры, но и грабители. В поместье хозяин, который, кстати, был иезуитом по вероисповеданию и презрительно относился к протестантизму, научил своих дочерей и меня заодно танцевать под музыку большого итальянского автоматического органа. Кроме того, мой хозяин прекрасно пел, равно как и его жена, – их любимой песней был «Соловей».

Когда я с ними попрощался, они очень жалели о моем отъезде, так как я им понравился и они были бы рады оставить меня на подольше.

Из Томска мне удалось – когда я уже полностью восстановился от болезни – уговорить одного хорошего охотника съездить со мной в поездку на берега реки Чулым, где расположены леса, славящиеся по всей Сибири обилием дичи. Прожив несколько недель в маленькой лесной деревушке, я со своим товарищем добыл 300 рябчиков и столько же белок, благодаря чему стало возможным покрыть этой добычей достаточно большие расходы, которые я понес из-за поездки на охоту. Накануне дня, когда я должен был отправиться обратно в Томск, пришли два охотника на белок и сообщили, что они нашли берлогу, где наверняка на зиму расположился медведь.

В ту же ночь я и еще шесть человек, а также столько же собак, вышли в лес. Стоял небольшой мороз, благодаря которому было легко идти по тропам. Поскольку у нас оказалось достаточно времени, ничего не нарушало нашего спокойствия. Существенным условием успеха нашего похода было выйти за пределы деревни прежде, чем ее жители поднимутся – попасться на глаза пожилой женщине или, что еще хуже, встретить ее на выходе было плохой приметой. Путь был долгим, русские курили свои папиросы (сигареты) и обсуждали открывавшиеся перед нами пейзажи, пока проводник на рассвете не остановился и не показал нам углубление в очень густом мелколесье из ивы и ясеней. Мы срубили пару деревьев, очистили их от ветвей, после чего двое охотников взвалили их на плечи. Следуя отметкам на деревьях, которые сделал человек, нашедший берлогу, мы преодолели еще милю ползком, короткими перебежками перешли через густой лес и оказались неподалеку от медвежьего жилища. Теперь все разговоры велись шепотом. Вскоре проводник одернул нас и показал