Шрифт:
Закладка:
Самым протяжённым стал маршрут Харбин — Иркутск — Москва. По нему доставляли дешёвые товары из Китая. Работали «мешочниками» как сами потребители — на самих себя, так и «ходоки» — профессиональные дельцы-перекупщики. Меняли деревенские муку и овощи на городские соль, сахар, одежду, обувь, инструменты. Поначалу товарообмен производился прямо на платформах станций, но по мере роста конкуренции и повышения риска нарваться на представителей власти «мешочники» стали отдаляться все дальше от железных дорог. Люди меняли на еду драгоценности, предметы мебели и даже музыкальные инструменты. Собирались ли крестьяне играть на этих фортепиано и клавесинах, неизвестно, но для горожан это был шанс не умереть от голода. Естественно, профессиональные «мешочники» не своё последнее отдавали, а чаще выступали посредниками, делая выгодный бизнес с перепродажей товаров. И занимались этим люди самых разных сословий: от крестьян и рабочих до врачей и музыкантов. Естественно, не от хорошей жизни.
В советское время тема «мешочников» не очень часто поднималась на страницах официальных учебников. В лучшем случае это упоминалось как одно из проявлений теневой экономики, когда нехорошие крестьяне или перекупщики «наживались» на излишках своей продукции, создавая угрозу голода. Ну, а в сталинское время это явление получило уж совсем негативную окраску: «мешочников» объявили контрреволюционерами и бандитами. Их обвиняли в том, что снабжение городов было неэффективным, а широким массам привезённые продукты не доставались. Говоря проще, это были первые советские барыги-спекулянты.
Позже трактовку несколько смягчили, говоря, что «мешочники» — это порождение сначала империалистической войны, а потом и Гражданской. Время было тяжёлое, всякое бывало. А главное, все понимали: без наличия спроса деятельность «мешочников» была бы невозможна, значит, потребность в них была. Тем более что пострадавшим от продразвёрстки или раскулаченным крестьянам были очевидны все минусы первоначальной советской системы заготовки продовольствия. Участвовавшие в конфискации сельского имущества комиссары, солдаты и матросы понятия не имели, как хранить зерно и содержать скот. В результате очень часто отнятый в пользу государства урожай гнил, а животные умирали. Ещё некоторая часть сельхозпродуктов разворовывалась.
Понятно, что мотивация сдавать государству произведённый тяжким трудом хлеб у крестьян была очень низкая, тогда как «мешочники» предлагали деньги или выгодный обмен. В городах же, в результате введения монополии на хлеб, нормы его выдачи стали очень низкими, многомиллионные Петроград и Москва вообще стояли на пороге голодных бунтов. Неудивительно, что объёмы «мешочного» товарооборота были равны, а в некоторых случаях даже превосходили официальные заготовки. Так, в 1918 году из Курской губернии «мешочники» вывезли 14 миллионов пудов хлеба, в то время как государство — только 1 миллион пудов. В сентябре того же года они завезли в Москву и Петроград в четыре раза больше зерна, чем государство (4,5 миллиона пудов). Цифры прямо фантастические.
Советская власть в отношении «мешочников» действовала избирательно. С одной стороны, могла и сурово покарать спекулянтов, посадив кого-то на десять лет, с другой — проявить гибкость и смотреть на их деятельность сквозь пальцы, особенно в бедных голодающих районах. У разных ведомств тоже было разное к ним отношение. Например, военные особенно негативно относилось к «мешочникам», поскольку те заполняли своими вещами бóльшую часть поездов, мешая переброске войск. Но даже в случае задержания карательные меры не всегда применялись. В некоторых случаях «мешочникам» помогало банальное взяточничество, в других они отделывались конфискацией товаров, которые впоследствии подпольно распродавались уже советскими чиновниками.
Чаще страдали одиночки, женщины или маленькие группы, поэтому предпринимателям было выгодно объединяться в большие отряды. Такие группы, состоящие из крепких мужиков, могли как сами противостоять комиссарам, так и нанимать профессиональных охранников с оружием (обычно из бывших военных). В некоторых отрядах «мешочников» были даже свои штатные пулемётчики. Это было нужно для защиты от банд грабителей. Но и от советских властей порой приходилось отбиваться. Люди просто теряли терпение: власти не только не могли накормить население, так ещё и мешали ему сделать это самостоятельно. Поэтому убийство комиссаров и продотрядовцев — обычное дело в те времена. Известен случай в Челябинске, когда отряд из 600 «мешочников» вступил в бой с красноармейцами и успешно отбился от них.
С 1917-го по 1920 год государство плохо организовывало доставку продовольствия в города, однако массового голода в мегаполисах не случилось. Это связано как с тем, что население свободно мигрировало в более благополучные сытые губернии, так и с тем, что «мешочники» взяли на себя важную функцию «курьерской доставки», говоря современным языком. Государство пыталось с ними бороться, но карательные институты ещё не были отлажены, а на местах представители властей или брали мзду за право заниматься бизнесом, или предпочитали не связываться с мощными отрядами перекупщиков.
С окончанием Гражданской войны и началом НЭПа «мешочничество» на время исчезло. Стало возможным легально заниматься мелкой торговлей.
Опасаясь реставрации капитализма, правительство довольно скоро прихлопнуло НЭП, а крестьянам оставалось жить надеждой, что землю им всё-таки дадут.
В книге Елены Прудниковой «Битва за хлеб. От продразвёрстки до коллективизации» подробно описано, что происходило в те времена в стране.
Небольшевистские варианты развития событий в России прогнозируются, в общем-то, без особого труда. Если окончательную власть возьмёт Учредительное собрание, результатом станет очередное бессильное правительство, и в лишённой власти стране начнётся война всех против всех: между городом и деревней, между людьми в городах за хлеб, а потом между крестьянами за остатки промышленных товаров. То, что уцелеет в итоге, возможно, частично кто-нибудь колонизирует, прихватив экономически ценные районы: Украину, Баку, Урал. На остальной территории тоже останется какое-то население и будет как-то жить… Может быть, даже неплохо, ибо оставшиеся не станут испытывать земельного голода. Если выживет процентов двадцать населения, то, соответственно, земли у