В задней части комнаты, вне поля моего зрения, но, несомненно, в пределах досягаемости до меня, топтались многочисленные вооруженные солдаты. Один из этих людей, сержант, который был при моем захвате, стоял позади меня, прижимая мои руки к бокам стула так, как будто от этого зависела его жизнь. Никто не произнес ни слова, все просто разглядывали меня, особенно начальник. Его глаза буравили меня с таким ядом, что даже на расстоянии трех с лишним метров я почувствовал холодную ненависть, которая за ними скрывалась.

Я старался ни на кого не смотреть, просто опустил глаза на пол и на огромный персидский ковер под моим креслом. Это также позволило мне впервые рассмотреть свою простреленную лодыжку. Я видел, что у меня все еще есть нога, что стало огромным облегчением, но я также смог разглядеть, что ступня в моем легком ботинке для жарких районов была гротескно деформирована.

Жуткую тишину в комнате нарушила суматоха в коридоре, и в комнату ворвался один из солдат, который вытянулся в струнку перед офицерами. Между солдатом и одним из капитанов произошел короткий разговор, после чего солдат развернулся и быстро направился ко мне, одновременно доставая из кармана пару старых стальных наручников.

Сержант с большим удовольствием еще сильнее заломал мне руки за спинку стула, чтобы облегчить застегивание наручников, ни на секунду не ослабляя своей железной хватки. Удовлетворившись тем, что я достаточно скован, один из офицеров подошел ко мне и остановился на расстоянии вытянутой руки.

— Твое имя? — начал он на английском с сильным акцентом.

Согласно Женевской конвенции, на допросе вы можете ответить только на четыре вопроса; в Британской армии они известны как «большая четверка» — это ваше имя, воинское звание, личный номер и дата рождения. На курсах боевого выживания, которые проводятся как в Новой Зеландии, так и в Великобритании, огромное внимание уделяется соблюдению правила «большой четверки» — о чем бы вас ни спрашивали, ничего другого раскрывать нельзя. Разумеется, я был абсолютно уверен, что эти люди, допрашивающие меня, будут придерживаться принципов конвенции.

— Кобурн, Майкл, — ответил я нейтральным, спокойным голосом.

— Какое у тебя звание? — продолжил он.

Я предвидел его вопрос, но ни за что не хотел говорить ему, что я стрелок — звание, используемое в бронетанковых частях, военнослужащим которых я определенно не являлся, и в Специальной Авиадесантной Службе.

— Рядовой, — ответил я. Ну пока все шло хорошо.[58]

— Итак, рядовой Кобурн, из какого ты подразделения?

Это был самый важный вопрос; поскольку два последних из «большой четверки» мы пропустили, — этому парню нужны были реальные факты.

— Простите, сэр, — начал я свой заученный ответ, — я не имею права отвечать на этот вопрос.

Я старался, чтобы мой голос звучал уважительно и робко, чтобы в нем не чувствовалось протеста или конфликта. Мое лицо оставалось бесстрастным, но учащенное сердцебиение говорило о другом. Такой ответ иракца не устраивал; я знал это, и он знал, что я это знаю. Я просто не понимал, какой окажется его реакция.

— Из какого ты подразделения? — на этот раз вопрос прозвучал чуть более решительно.

— Простите, сэр…

Не успел я закончить фразу, как он легким кивком оборвал меня. Я так и не увидел приклада винтовки, который обрушился на мою раненую ногу, что сделало шок и испуг почти точным повторением первоначального ранения.

Когда я попытался перевернуться от боли, стул опрокинулся, и в то же мгновение из моего горла вырвался крик, слезы боли потекли по моему лицу от охватившей меня агонии. На пару минут они оставили меня в таком положении, пока я жалко пытался дергаться на полу, но потом снова подняли в вертикальное положение, чтобы продолжить допрос.

— Рядовой Кобурн, — продолжил офицер, по-прежнему без малейших эмоций в голосе. — Взгляни на свое положение. Ты тяжело ранен, потерял много крови и нуждаешься в срочной медицинской помощи. Если ты не будешь сотрудничать с нами, ты ее не получишь. Как ты думаешь, сколько крови ты можешь потерять?

Он оставил вопрос открытым и намеренно не ответил на него, прекрасно зная, что эти мысли уже проносятся в моей голове. В том состоянии, в котором я находился, я не представлял, как долго смогу продержаться, сколько еще издевательств сможет выдержать мое стремительно разрушающееся тело. Медленно застывающая лужа крови под ногой окончательно определила мое решение.

Я понимал, что моя легенда — это единственный путь, остававшийся для меня открытым, но он был чреват опасностью, тем более что я был не в том состоянии, чтобы вступать в интеллектуальную и словесную борьбу с этими людьми.

В подразделениях спецназа осознают, что вероятность попасть в плен во время операций по глубокому проникновению в тыл врага во время войны — вполне реальная перспектива, и хотя «большая четверка» по-прежнему является стандартной практикой, пытаться выжить, используя только ответы на эти вопросы, совершенно нереально. В связи с этим, в зависимости от характера боевой задачи, часто разрешается использовать какую-либо историю прикрытия, или легенду, чтобы выиграть время как для себя, так и для других военнослужащих разведгруппы. Опасность такой тактики заключается в том, что если поймают других солдат того же патруля, то в истории легко найти нестыковки, ведь легенда выдержит лишь беглую проверку. Поэтому лучше всего попытаться выстроить историю на основе реальной операции, лишь слегка изменив факты. Настоящей проблемой будет попытка объяснить наличие «бергенов» с комплектом средств связи, взрывчатки и оборудования для НП, которые теперь, несомненно, находились в их распоряжении. Это не было снаряжением для поисково-спасательной группы, занимающейся спасением сбитых летчиков.

Все эти мысли проносились у меня в голове, когда он повторил свой вопрос:

— Из какого ты подразделения?

Вопрос повторился еще раз, и я почувствовал, что мои руки сжали еще крепче. Прошло несколько секунд, и я тихо ответил:

— Я из парашютного полка, — ответил я, изобразив затем еще более удрученный вид, чем раньше.

— Это ведь было не так сложно, не так ли? — произнес офицер. — Вот так-то будет лучше. Мы можем доставить тебя в медицинское учреждение в кратчайшие сроки. Все, что тебе нужно сделать, — это сотрудничать.

Я снова позволил своему телу задрожать, что было несложно. Мне нужно было выглядеть слабым и жалким, неспособным к какому-либо сопротивлению, что тоже было недалеко от истины. Это было необходимо для того, чтобы у меня был хоть какой-то шанс выпутаться из этой передряги.

— Но ведь парашютный полк не действует в