стали хищниками, другие вырастили органы, которые изначально не предусматривались, также сильно изменились размеры. Как понимаю за счёт иных физических законов, ведь насекомые никак не могут вырасти крупнее своего размера, потому что нужны легкие, что будут с силой загонять воздух в тела, а у насекомых только трахеи, где воздух течет без принуждения.

Гораздо интереснее специализированная лекция о кристаллах и тёмных комочках магии, которые я окрестил тёмными жемчужинами, хотя какие они жемчужины, рыхлые и мягкие, как пластилин.

То и другое образуется в организмах некоторых монстров. С точки зрения лектора, а, значит, и местной науки, всё понятно: чем монстр старше, тем жемчужина в нём будет крупнее. Если будет. И если зародится в юности. А так да, и самый старый может оказаться с только начавшей зарождаться жемчужиной, а то и вовсе без неё.

Тогда самым лакомым будет обломок из мира архея, там монстры самые старые, но и это не гарантирует наличие жемчужин, так как кусок архея может быть перемещен без временного лага, когда его обитателей только-только коснулась тёмная материя.

Потому лопай, что дают. А ещё если монстры окажутся явно сильнее, можно просто отступить к выходу. Просто так обычно не выходят, а но если становится тесно, вот тогда и прут сразу толпой или стаей, смотря к какому виду относятся.

После лекции я вышел с гудящей головой. За эти двести лет существования так называемой магии наука продвинулась достаточно далеко с вообще-то её черепашьими темпами. Создана классификация животных, растений и горных пород, некоторые даже с рисунками, хотя вряд ли рисовали с натуры, слишком уж художники дорисовывали фантастические элементы.

Во дворе на редкость теплая погода для сентября, ласковое солнышко, даже брусчатку площади прогрело, курсанты повыползали из тёмного мрачного здания, фланируют по двору, некоторые уже сумели завязать общение с барышнями на той стороне, и уже гордо гуляют с ними там.

А здесь, на нашей мужской стороне во главе одной группки двигаются двое: Глориана и старшекурсник Константин Каратозов, оба из княжеских родов, только Глориана из потомственных, а Каратозов из тех служилых, у которых ни земли, ни имений, а только мечи и служба в армии.

Каратозов, рослый и красивый франт, унаследовал от родителей рост, широкие плечи и выпуклую грудь, но титул ударил в голову, смотрит на всех свысока, а в глазах высокомерное недоумение: почему все не ползают перед ним, стукаясь лбами в землю?

Он то и дело протягивал руку в сторону Глорианы, делая вид, что хочет то ли обнять её за талию, то ли за плечи, но та одним холодным взглядом промораживала его так, что отодвигала на полшага.

Я опустил голову и постарался пройти мимо, я же ни к какой группе не прибился, потому как бы сам по себе, никакой высокий род меня не защищает, что для всех задир как красная тряпка для быка.

Однако Каратозов заметил меня и крикнул нагло:

— Эй ты, жук навозный, из Сибири ещё когда прибыл?.. А навозом до сих пор воняет!

— А у тебя сопли на мундир капают.

Я сказал с такой убеждённостью, что все уставились на его ноздри, он и сам провел себя пальцем по верхней губе. Глориана тоже посмотрела внимательно, он тут же шагнул ко мне и толкнул в грудь.

— Топай отсюда, смерд!

Я брезгливо посмотрел на его пальцы.

— А ты руки мыл после того, как из жопы что-то вытаскивал?..

— Чё? — взревел он. — Ты охренел?.. Вон отсюда!

Он снова толкнул меня в грудь, уже сильнее. Я отступил на шаг, сказал громко:

— От тебя ещё и воняет!.. Иди свою девку обнимай такими лапами, а ко мне не прикасайся!

— Чё?.. Чё ты провякал?.. Получи, смерд!

Господи, мелькнула тоскливая мысль, ну когда же это кончится? Уже вроде бы все знают, что я ни к кому не лезу, но защищаюсь вполне, очень даже вполне.

Он широко замахнулся, красиво, по-крестьянски, в былинах так богатыри обмениваются ударами, сперва один, потом другой, медленно и величаво, и так до сих пор, пока кто-то не свалится.

Или расчет на то, что склонюсь перед его титулом и мощью его великого Рода?

Я даже не отступил назад или в сторону, и без аугментации вижу как начинается замах, как выдвигается рука со всё сильнее сжимающимся кулаком, в самом деле громадным, как валун, вот идет в сторону моего лица…

В последний момент чуть дернул головой, кулак прошёл рядом, почти задев щеку, а я, задержав дыхание и сцепив зубы, ударил в ответ прямо в зло стиснутые губы.

Их расплескало в красные лохмотья, зубы с хрустом брызнули во все стороны, нижняя челюсть странно укоротилась, словно вдвинулась в череп.

Он закатил глаза, и уже не помня, кто он и где он, завалился с грохотом срубленного дерева навзничь, красивый, как Андрей Бульба после рокового выстрела того, кто породил.

Кто-то вскрикнул:

— Его что… кувалдой?

Остальные ошарашено молчали, я брезгливо вытер кулак о полу мундира, набычился и посмотрел на всех, как волк на стадо овец.

— Ещё вопросы?

Двое испуганно замотали головами, остальные опасливо отступили на шаг, только Глориана осталась на месте, рассматривала меня пристально, а вокруг её стиснутых кулаков заплясали недобрые синие искры.

Что у неё за магия и какой мощи выяснять что-то не хочется, я отступил на шаг, бросил негромко:

— Переверните этого дурака, а то захлебнется соплями.

Повернулся и ушел, за спиной зашебуршились, Каратозов захлебывается не соплями, а кровью, в самом деле может кони двинуть, надо спасать лидера, если не зубы, те уже потеряны, так хоть репутацию.

Как-то многовато драк. Дерутся простолюдины, дерутся купцы и мелкие дворяне, реже дерутся титульные аристократы, но лишь потому, что их самих меньше в империи.

Чтобы избегать драк, нужно быть совсем тихой серой мышью, но и это не гарантия, тихих тоже бьют. Даже не за дело, а просто так, раззудись плечо, размахнись кулак! И — смотрите какой я лихой и не боюсь крови!

Надо хоть как-то быть готовым, потому что побитый — это не только ссадины и кровоподтеки, но и потеря авторитета, репутации, а то и престижа, если он есть.

На следующий день прямо на занятиях в аудиторию ворвался Каталабют, крикнул злорадно:

— Вадбольский, в кабинет директора!

— Как скажете, — ответил я, уже готовый к неприятностям, — но директор вроде бы поехал в город…

— Иди-иди, — крикнул он. — Рассусоливает, понимаешь! За тебя старше рассусоливают!

Я молча вышел, добрался до кабинета и, толкнув дверь, перешагнул порог. Сердце дернулось и остановилось. Зильбергауза