Шрифт:
Закладка:
— Петрова — конченая, — с уже привычной ленивой усмешкой заявляет Тимур, всё это время молча наблюдающий за мной. — Я б на твоём месте давно её за волосы оттаскал.
— Ты, вообще-то, с ней встречался, — зло срывается с моего языка, пока я изо всех сил вожу салфеткой по куртке. Который раз Горин видит меня униженной после выходок Полины? — Она же была твоей девушкой.
— То, что она давала себя трахать и могла отсосать где угодно, не даёт ей статуса моей девушки. Ни бывшей, ни какой-либо, — безразлично отвечает Тимур.
На мгновение мои пальцы, трущие салфеткой куртку, застывают, а я опять краснею. В этот раз сильнее обычного. У меня даже в глазах печёт от смущения. «Трахать» и «отсосать» для меня не те слова, чтобы ими можно было оперировать вот так просто, во время обеденного разговора.
Да ещё и моё воображение играет со мной злую шутку. Оно вспышками подкидывает мне недетские картинки того, как Тимур мог развлекаться с Полиной. И моё сердцебиение ускоряется так, что я ощущаю его у себя где-то в горле.
— Мне нужно это чем-то оттереть, — бормочу я и ещё сильнее принимаюсь тереть следы от маркера.
— Готовься выкинуть куртку. И выплюнь завтра в волосы Петровой жвачку. А ещё лучше — двинь ей кулаком в нос.
— Не все проблемы можно решить дракой, — цежу я и тру, и тру, и тру салфеткой ткань куртки. Так остервенело, что пальцы уже сводит от напряжения.
— Ну тогда и ходи дальше с надписью «дура» на спине или жди, когда жвачка прилетит в твои волосы.
Я стискиваю зубы. О да. Видимо, котлеты все съедены, и Горин вернулся в своё прежнее состояние: говорить с ядом в голосе, не забывая добавить чувство собственного превосходства в интонацию.
— А ты тогда и дальше размахивай кулаками, бей морды за бабки и скитайся по чужим халупам, — выплёвываю я, не успев подумать о том, что говорю.
Слышу, как резко проезжают ножки стула по полу — из-за стола встал Тимур. Боковым зрением вижу, как он приближается ко мне. Я машинально втягиваю голову в плечи, сжимаюсь словно в комок, но не перестаю тереть салфеткой слово «дура».
Тимуру хватает трёх неспешных шагов, чтобы стать всего в нескольких сантиметрах от меня. И только тогда я осторожно поднимаю голову, прекращая мучить куртку.
Горин стоит прямо надо мной. Нет, даже не стоит, а нависает. Моё лицо где-то на уровне его живота. Я провожу взгляд вверх: по футболке до её ворота, по жилистой шее с выступающим кадыком, по широкому подбородку, где уже очень заметна тёмная щетина, пока не встречаюсь с зелёно-карими глазами. Тимур смотрит на меня сверху вниз, просто придавливая к дивану.
И вдруг склоняется надо мной, тянется правой рукой за мою спину, которая почему-то сама собой выгибается навстречу телу Тимура. Я чувствую аромат мыла, идущий от него, и мой пульс адски бьёт по венам. Но через секунду из-за моей спины появляется чёрное худи и ложится мне на колени поверх куртки и моих рук. А сам Тимур резко выпрямляется.
— Надевай, — говорит так, будто бы приказывает.
Я хлопаю глазами, обескураженно переводя взгляд с непроницаемого лица Тимура на его худи и обратно.
— Зачем?
— Ты же не поедешь в испорченной куртке? И в одной рубашке не поедешь. В этом, — глазами указывает на своё худи, — будет тепло.
— А ты? Здесь же тоже холодно. Ты сам в одной футболке, — мямлю растерянно.
— Три пледа решат проблему. А плед с Русалочкой тем более, — усмехается Тимур.
Я не двигаюсь. Сжимаю пальцами чужую кофту, но не спешу её надеть. Только Горин всё решает за меня сам.
Ему не составляет никакого труда обхватить меня за талию и поднять на ноги. Моя куртка летит на пол, а ворот чёрного худи оказывает уже на моей шее.
И, пока я округляю глаза, Тимур берёт мою правую руку и просовывает в нужный рукав, а потом то же самое проделывает с другой рукой и рукавом. Моё тело становится как у тряпичной куклы. Оно даже не сопротивляется.
Тимур по-свойски трогает меня, а я не дышу. Особенно когда его ладони оказываются у меня на спине. Он уверенно расправляет безразмерное для меня худи по моему телу.
А потом тёплые пальцы касаются моей шеи. Скользят по коже, когда аккуратно собирают мои распущенные волосы из-под капюшона и укладывают их сверху. У меня появляется странная дрожь в коленях. Я смотрю только на шею Тимура, боясь и моргнуть.
И все эти секунды я будто бы выпадаю из реальности. Да и пол под моими ногами кажется зыбким.
— Теперь можешь ехать. Куртку дома постираешь, — произносит Тимур, отступая на шаг.
— Спасибо, — глухо отзываюсь я и взгляда на него не поднимаю.
Я вдруг очень хочу сбежать. Нужен свежий воздух. На этой веранде мне тесно рядом с Тимуром.
Мои движения становятся какими-то сумбурными и дёргаными. Я резко хватаю с пола испорченную куртку, запихиваю её в рюкзак, зачем-то хаотично осматриваю всю веранду, старательно не попадая взглядом в Тимура, и только потом как-то невнятно прощаюсь с ним уже у самой двери:
— Я… кхм, — судорожно выдыхаю, не оборачиваясь к Горину, — домой. Будь на связи, если что.
***
Маршрутку до Ростова трясёт на дороге, как попрыгунчик. А мне всё равно.
Я сижу, прислонившись головой, накрытой капюшоном худи, к окну. У меня тяжелеют веки с каждым вдохом запаха, который пропитал чёрную ткань.
Прижимаю к горячим щекам ладони, на которые натянуты длинные рукава худи. Потом касаюсь своей шеи. Веду пальцами по тому же месту, к которому прикасались пальцы Тимура.
Этот запах такой… тёплый, обволакивающий. Если я закрываю глаза, то у меня кружится голова, немеет в груди. Так пахнет Тимур — терпко и особенно. Одна мысль, что это запах его кожи, покрытой узорами татуировок, и мне перестает хватать кислорода в лёгких. Низ живота словно скручивает, но это так непривычно приятно… Сердце и пульс тут же сходят с ума.
И, кажется, я тоже схожу с ума.
Всю дорогу до дома я не могу надышаться тем запахом, которым меня окутало худи Тимура.
*чек аут- процедура выписки из отеля при отъезде.
