Шрифт:
Закладка:
Куда нам идти? Везде гонят. Было это накануне появления Колчака. При Колчаке страшно было, кто не хотел в Белую армию идти, живыми в землю закапывали! Помню, к нам приходил высокий, стройный военный, колчаковец, садился, высматривал всё. Достанет наган, и крутит его в руках… А мне двенадцатый год… Военный ждал наших ребят, братьев – они прятались от мобилизации. Хотел завербовать их или расстрелять! Но никого не дождался, ушёл ни с чем. Тогда в соседней деревне 14 человек молодых ребят живыми в землю закопали за то, что не хотели воевать в колчаковской армии.
Потом наступила Советская власть, и радость – Колчак прошёл! Землю дадут! Эти 11 семей прибыли из Акмолинской области, но их продолжали притеснять казаки, и они подались за 150 км в степь, в Кундукуль. Это название казахского посёлка, который находится среди казахского мелкосопочника (где Ишим начинается). Остальные прибившиеся к ним люди – кто куда. Некоторые – в Кубыш (сейчас называется Плюшкино), 60 км от города Петропавловска.
Только в 1923 году деду всё же приписали землю – приехал землемер наводить порядок. Я помню, как ходил один мужик с лентой, обмерял, а землемер вёл аппарат. Выдали деду участок земли за Асановым, 5 км, на Кисельном озере. Выписали ордер и на лес – мои родители к тому времени в городе жили.
Везли мы с собой в лес, помню, два топора, пилу, и почему-то опять тот же Грязнов к нам придирался – наверное, начальником каким-то стал – на коне, с плетью! А мне уже 16 лет. Отец робеет, а я Грязнову говорю: «Давай, дядя, дуй отсюда!» – времена-то уже другие были! Тогда мы целый воз леса нарубили на постройку двухкомнатного дома, привезли в город, построили – на улице Крепостной 25.
Родители были очень простые, доверчивые. Всех кормили, пускали ночевать, даже жить. Помню, один калмык жил, два чужих дедушки, мы к этому относились спокойно. Дед Никандр родных не имел, безродный, кое-как кормился на барахолке, пил водку, день где-то проводил, а спать приходил к нам. Шутливый такой был, весёлый! С Венькой-маленьким, родившимся при Колчаке в 19-м году, бывало, занимался, помогал. За семьдесят ему уже было, ветеран Германской войны, в 30-м году мы его похоронили.
Другой дед, с Сенной волости(район города), фамилия его была Гриб, когда ушёл к себе в Сенное, унёс две пары валенок. После отец выбрал время вернуть валенки, они уже были изношены. Вот так, по нескольку человек чужих жили почти у каждого, и в других хатах пускали… Время было тяжёлое, голодное, а люди добрые были, помогали друг другу.
До 1927 года я с дедом и отцом занимался сельским хозяйством, землю в Асаново мы не бросали. Тяжело! Бывало – дождь, отец с лукошком рассеивает семена, а я бороню. А до этого же надо было вспахать! «Ох, тяжёлый это – крестьянский труд!» – думаю я, и говорю отцу:
– Тятя, я не хочу этим заниматься! Тяжело!
– Давай ещё годик!
В 1927 году я отвёл посевную, и пошёл наниматься на железную дорогу, на станцию, ремонтным рабочим – в Асаново же. Кушать мне носила сестра Зоя. Четыре месяца проработал, комсомольцем стал, стараюсь, книжки читаю по железнодорожным делам, азбуку Морзе выучил – стрелочники нужны, ещё помощники на станции. Предлагают – а я боюсь! Вдруг стрелку не туда переведу? Чувствую – не получится из меня железнодорожник!
И, не снявшись с комсомольского учёта, уехал в Петропавловск, стал ходить на биржу труда. Однажды пришёл, нас спрашивают: «Кто пойдёт работать в кузницу на Петропавловский механический завод?» – будущий завод Ленина, он тогда около парка находился. Я поднял руку. Так 25 ноября 1929 года я пошёл на завод молотобойцем, проработал там 1930, 31й год, до прораба дошёл.
А потом как-то напился холодной воды со льдом – в кузнице-то – и получил ринит – атрофию носоглотки. Летом мне дали отпуск, отдохнул на Пёстром, в Доме отдыха. Брат говорит – а он был цеховым секретарём заводской партячейки – «Ты пока не выходи на работу, что-то там решают, куда тебя перевести». И из молотобойцев меня перевели в цех – стружку выносить, уголь возить – тогда у нас ещё паровик был. А врач мне запретил загрязнённым воздухом дышать. Начальник был Чернобай, я просил его сменить мне работу. А секретарь заводской партячейки Бобошин говорит, мол, пусть учится на станочника. Станки болторезные, строгальные, выучился я и сдал на третий разряд, станины строгал. В это время появилась статья Сталина «Головокружение от успехов», и однажды спрашивают меня:
– Назаров, ты почему корову не сдаёшь государству? Ты знаешь, что вышел закон Сталина: «Не иметь живности»? – я малограмотный, а думаю: «Что за Советская власть? Последнюю корову отбирают! Кому будет плохо, если я выпью молочка, брат выпьет? Детей-то в семье много было.» Расстались мы с коровой, а тут и отец умер – в 1933 году.
Потом я работал рабочим сцены в Драмтеатре. Ездили мы с гастролями в Джеты-Гора, Омск, Акмолинск. Артисты – и мы тоже – жили очень плохо, денег не давали. Директором театра в то время был Сухомлинов. Пошёл я тогда продавцом книг на рынок – он находился там, где сейчас 2-я школа стоит.
Хорошо – от дома недалеко, и работа не пыльная, только вот незадача – то недостаток денег, то излишек образуется. Иван Михайлович Рулимов был мой начальник. Однажды у меня не хватило 25 рублей, их высчитали из зарплаты, а это были большие деньги! Я обиделся, и ушёл на другую работу. Много мест работы сменил! Одно время пивом торговал. Человек я покладистый, не скандальный, никому замечаний не делал, помогал. Упадёт пьяный – я ему помогу, не упрекаю.
Женился-то я ещё в 1931 году. С Натальей Савельевной встретился на танцплощадке, в парке. От неё у меня две дочки. Одна, Валя, умерла от поноса двух лет. Другая, Зоя, родилась в 1934 году. С Натальей я жил до 1935 года. Она
