Шрифт:
Закладка:
Особое совещание, состоявшее из лиц, преданных Родине, но по-разному понимавших ее интересы, не могло работать с должным единодушием. После крушения Воор. сил Юга один из правых членов Особого совещания поделился со мной своими мыслями о причинах неудачи, постигшей нашу политику, «своей критикой и самокритикой»: По составу Ос. сов. делилось на два политических лагеря, в нем боролись два миросозерцания. Эта борьба прежде всего влияла на подбор лиц, когда считались не только с технической подготовкой, но главным образом с политическим тяготением. Наружно для Вас все было прикрыто государственными лозунгами, большинство знало закулисную сторону. Обе стороны (Совещания) не свободны от греха.
Политика, проводимая аппаратом, заключавшим элементы для внутреннего трения, могла быть только компромиссной. Каждая из составных частей Ос. сов. при обсуждении любого законопроекта социального значения стремилась отстоять свое миросозерцание и, сознавая, что не в силах провести его целиком, пыталась убедить другую на известные уступки.
Наша политика была поэтому осторожна, но лишена творческого авантюризма, решительности и напора. Она казалась недостаточно демократичной одним и слишком слабой против непомерных домогательств черни – другим. Она не удовлетворила ни одно из течений, боровшихся с оружием в руках.
Даже военная диктатура, для того чтобы быть сильной и устойчивой, нуждается в поддержке могущественного класса, притом активного, способного за себя постоять, бороться. Наша же средняя линия вызвала опасение одних классов, недоверие других и создала пустоту в смысле социальной опоры вокруг.
В результате – диктатуре пролетариата и выпущенной из тюрьмы братии мы не смогли противопоставить диктатуры здорового и достаточно сильного класса, а масса была еще апатична, не подготовлена, чтобы активно, с оружием в руках встать на защиту своих идеалов.
Правда, над всем доминировала идея диктатуры, которая теоретически должна давать общую линию поведения и направления. Но ясно, что Ос. сов. могло эти указания усилять или ослаблять при проведении в жизнь, мало того, оно могло влиять и влияло…
Программа правительства не объявлялась. Две речи, сказанные мною в Ставрополе и на открытии кубанской Рады, исчерпывали официальное изъявление нашей идеологии и политического курса; они служили темой для пропаганды, политических дискуссий и экспорта за границу[102].
В их неопределенности и «непредрешениях» различные секторы русской общественности, одни – с тревогой и подозрительностью, другие – с признанием и надеждой, видели маскировку, скрывающую «истинные» побуждения и намерения. Из кругов умеренно социалистических и либеральных, из Крыма, Киева, Одессы, от «Русского политического совещания» из Парижа шли все более настойчивые предложения «раскрыть лицо Добровольческой армии». Между тем «непредрешения» являлись результатом столько же моего убеждения, сколько и прямой необходимости.
В самом деле: «Борьба с большевизмом до конца», «Великая, Единая и Неделимая», «автономии и самоуправления», «политические свободы» – вся эта ценная кладь могла быть погружена на государственный воз явно при общем или почти общем (кроме федералистов и самостийников) сочувствии. Казалось, что с одной этой кладью под трехцветным национальным флагом можно будет довезти его до Москвы, а если там при разгрузке произошло бы столкновение разномыслящих элементов, даже кровавое, то оно было бы, во всяком случае, менее длительным и изнурительным для страны, чем большевистская неволя… Но идти дальше этого было уже труднее: в некоторых случаях пришлось бы вскрывать разъедавшее нас разномыслие…
Пока мужи совета таким образом искали путей, чтобы обойти не то острые углы взаимных отношений, не то друг друга, в Армии эти трения находили также отклик, но гораздо более элементарный: одни проливали кровь, не мудрствуя лукаво, другие заявляли: «Мы за “учредилку” умирать не будем…» Поэтому я призывал Армию бороться просто за Россию…
Пронесшаяся над русской землей буря, задевшая все основы человеческой жизни, не прошла бесследно и для Православной Церкви. Церковная жизнь настоятельно требовала устроения. И перед властью стали некоторые осложнения в политическом (автокефалия украинской Церкви) и бытовом отношении, выходившие далеко за пределы самой церковной жизни и не разрешимые без нарушения канонов. По инициативе протопресвитера Шавельского я обратился в начале марта к православным иерархам, прося их созвать совещание с целью разрешить вопрос о высшем церковном управлении. После долгих трений и колебаний 20 мая в г. Ставрополе состоялся наконец Поместный собор из епископов, выборного духовенства и мирян, который учредил «Временное высшее церковное управление»[103], принявшее на себя высшую церковную власть на Юго-Востоке России «до установления правильных сношений со Святейшим патриархом».
Вместе с тем в Особом совещании учреждено было управление исповеданий, во главе которого стал князь Г. Трубецкой, и в сентябре опубликована была декларация о взаимоотношениях Церкви и государства: «В твердом убеждении, что возрождение России не может совершиться без благословения Божия и что в деле этом Православной Церкви принадлежит первенствующее положение, подобающее ей, в полном соответствии с исконными заветами истории, признаю необходимым установить нижеследующее:
В согласии с новыми началами, на которых создается государственная жизнь России, и в соответствии с постановлениями Всероссийского Поместного собора Православная Церковь свободна и независима в делах своего внутреннего распорядка самоуправления.
Впредь до выработки особых по сему предмету законоположений учрежденному ныне временному управлению исповеданий надлежит иметь наблюдение за соответствием постановлений власти Православной Церкви в делах, соприкасающихся с областью государственных и гражданских правоотношений, с существующими общими государственными узаконениями. Через его посредство осуществляется поддержка, оказываемая государственной властью Церкви в ее материальных и иных нуждах.
В своих отношениях к инославным и иноверным исповеданиям временное управление исповеданий должно руководствоваться началами свободы совести и веротерпимости, предоставляя каждому признанному в государстве исповеданию, в полном соответствии с общими государственными началами, свободу самоуправления в делах внутреннего, чисто религиозного характера, не соприкасающихся с областью государственных и гражданских правоотношений. В борьбе с общим врагом, разрушающим начала государственности, все эти исповедания призываются содействовать среди своих последователей общей задаче оздоровления и воссоединения России».
Собор обратился с бодрящим словом к народу, вождям и Армии и с увещанием к красноармейцам. Но и в этот вопрос не преминула вмешаться политика: крайне правые группы пытались придать этому начинанию специфический политический оттенок. После неудачи, постигшей Пуришкевича и Востокова, которых не допустили выступить на Соборе
